очень нудно 
217 
Под столом сидел еще один, но двухвостый монстр — тот, что был с седым прошлый раз. Увидев похожего на себя биорга, тварь выскочила из-под стола. А вторая, которая из рукава девицы, побежала за ней. Посреди пещеры хвостатые остановились и уставились друг на друга.
Муса наконец вырвал спрей из кармана — но как раз в этот миг ему в нос ударила жуткая звериная вонь. Он чихнул и обнаружил, что вместо двухвостого биорга в центре пещеры стоит его собственный отец. Лицо отца было мрачнее тучи. Он явно намеревался поколотить Мусу за весь этот бардак.
Затем случилось нечто еще более странное. Вторая тварь с серебристой шерстью превратилась в деда Мусы, который давным-давно умер в этой самой пещере!
Дед шагнул к отцу и схватил его за шиворот. Две фигуры начали бороться. Они двигались все быстрее и в конце концов смешались в бешеный вихрь. Пол пещеры качался, стены летали друг за другом. Муса закрыл глаза, сосчитал до семи и снова открыл.
Мир продолжал кружиться, но все медленнее. Посреди пещеры сидел биорг с тремя хвостами, сжав зубы на горле двухвостого.
— Барсик, ну какой же ты грубый, — проворковала зеленоволосая. — Я ведь тебя покормила! Посмотри, как Маккей работает.
Она ловко стряхнула с плеч красный плащ и бросила его на диван седого. Не успев упасть, макинтош бесшумно взорвался. Облачко розовой пыли накрыло синий камзол с красными цветами на обшлагах.
И цветы словно ожили от прикосновения этой пыли. Они двигались, множились, покрывая все больше и больше ткани. Камзол задрожал, извернулся огромной синей змеей… и лопнул. На диване остался лишь воротник, похожий на жареного червяка из закусочной кореянки Хо.
— Извините, но мне пришлось подчистить рабочее место, — скромно вставила зеленоволосая. — Я так нервничаю из-за этого экзамена, а тут еще отвлекают…
Седовласый поднялся с дивана и не мигая смотрел на девушку. Но Муса уже вспомнил, как это было в тот раз, и быстренько нацепил очки. Изображение тут же скривилось, и сколько бы он ни пытался теперь сфокусировать взгляд на седом, ничего не выходило. Что-то такое и обещал тот доктор, который продал ему очки — мол, будет похоже на косоглазие, зато никто не сможет перехватить твой взгляд и загипнотизировать.
Тем не менее, можно было еще разглядеть, что седой и зеленоволосая все стоят друг напротив друга. И губы седого шевелятся… Потом в руке девушки что-то мелькнуло, седой вскрикнул и схватился за лицо.
Муса по-прежнему не мог совладать со своим новым зрением. «Эдак я все здоровье испорчу», — подумал он и сорвал с себя антигипнозные очки.
Седой медленно оседал на пол, прижав ладони к глазам и тихо скуля. Зеленоволосая стояла перед ним со сложенным веером в руке. Острые концы планок поблескивали, словно переговаривались с плазменными факелами в углах пещеры.
— Музыку нужно слушать в темноте, когда не видны лица людей, — с чувством продекламировала девушка.
И запела.
Ах, что это была за песня! При первых же звуках у Мусы опустились руки. Последний раз он слышал живое пение лет десять назад, но уже тогда исполнители-люди не могли сравниться со сладкоголосыми музискинами. А здесь… Он и не заметил, как выронил на пол очки и баллончик. Каким-то далеким и незначительным сразу стало все, что было перед глазами. Он еще видел, как по ногам поющей девушки взбираются красные лоскутки и срастаются в целый плащ, а по плащу взбегает и прячется к ней за пазуху серебристый биорг…
Но потом он не видел вообще ничего, потому что глаза затопили слезы — так хороша была эта песня. В ней пелось о тех, кто уходит, и тех, кто ждет, и о тех, кто летит к облакам, и о тех, кто падает в бездну, и о тех, кто делает, а потом раскаивается, и о тех, кто не делает, а потом всю жизнь сожалеет… И о море, которому все равно.
Когда он очнулся, в гроте никого не было. Даже мертвый биорг и останки камзола исчезли.
О Аллах, почему ты исполнил мое пожелание так буквально!
# # # #
На этот раз зубы не пострадали. Зато правый глаз заплыл основательно. Да и с левым плечом что-то было не в порядке после удара табуретом.
Полчаса спустя, вырвавшись наконец из рук отца, Омар сидел на кухне за большой пандорой и разговаривал с прадедом.
Обычно он не делал этого вслух. Но отцовская ругань была слишком громкой — видимо, потому, что никто не мог на нее ответить. И мулла Катбей, и русский, да и сам Омар — все слышали чудную энку, но никто не расслышал, что она рекламирует. И никто не заметил, как ушли зеленоволосая и седой.
217 
