Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
57 
– А я много места не займу! Я на коленочки к Василию Петровичу сяду! – Мисс Пицунда заискивающе улыбнулась, втискивая худосочное тельце в машину.
– Нет! – завопил Вася. – У меня артрит!
– Так я погрею!
– У меня протезы!
– Я и протезы погрею!
Драма Ивановна завязалась в причудливый узел и устроилась так, что большая часть этого узла оказалась на Лаврухине.
– Терпи, Вася, – приказал Севка, – теперь её уже не выкинешь, вишь, как утрамбовалась!
– Показывайте дорогу! – Шуба с визгом колёс стартанула от таблички «Только для начальства».
– Прямо, прямо, теперь налево… Опять прямо, – взяла на себя руководство Драма Ивановна. – А теперь во-он в тот лесок!
– Я прошу вас, не шевелитесь, – взмолился Вася. – Ваши спицы мне в нос лезут! А у меня гайморит!
– Господи, да на вас живого места нет, Василий Петрович! Нужно срочно полечить вас у китайцев. Шура, а теперь вон в тот пролесок сверните, там короче будет.
– Сами вы… лечитесь у китайцев, Драма Ивановна! У меня сейчас самое большое недомогание – это вы.
– То – прелесть, то – недомогание, вас не поймёшь, Василий Петрович! Шура, вон в те ворота заезжайте, только осторожно, впереди свалка.
«Соколик» напоминал спящую деревушку. Тусклые фонари освещали дорожки между домами.
– Не отъезжай далеко от ворот, – сказал Севка Шубе. – Бросим машину здесь, чтобы не привлекала внимания.
Шурка притулилась возле раскидистого кустарника, и компания выбралась из «Астон Мартина».
– Посмотри-ка, Лавруха, вон туда, – кивнул Севка на ворота с вывеской «Соколик». – Там камера видеонаблюдения, или мне кажется?
– Она, родимая, – подтвердил Вася. – А что?
– Так я и думал. И почему я, дурак, сразу не посмотрел?
– Ты скажешь, Фок, что происходит, или как всегда, ориентироваться по обстановке? – раздражённо спросил Лаврухин.
– Как всегда, – отрезал Фокин и, пригибаясь к земле, побежал к одноэтажному строению с тёмными окнами.
Крадучись, все гуськом потянулись за ним в последовательности – Лаврухин, Шуба, Драма Ивановна. Вася напряжённо держал руку на кобуре.
– Это сторожка? – спросил он Фокина, когда они очутились возле двери.
Не ответив, Фокин напористо постучал.
Никто не отозвался и не открыл.
– Милиция! – рявкнул Лаврухин, выхватывая пистолет. – Откройте немедленно!
Севка постучал себя по лбу, обозначая невероятную тупость Васи.
– Я действую по обстановке, – пожал плечами Лаврухин и зачем-то пальнул в воздух, вызвав этим переполох у дачных собак.
– Идиот, – зло высказался Севка. – Вечно ты всё портишь!
– Можно через окно залезть, – подсказала Драма Ивановна.
В диком раздражении Фокин бросился к окну, локтем выбил стекло, без труда выставил хлипкую раму и залез в дом. Подсадив Шубу, Вася помог ей забраться в оконный проём. Через минуту они толпились посреди тесной комнатёнки, где пахло берёзовым веником и варёной картошкой.
– Если мы сейчас напугаем какого-нибудь мирного жителя, я тебя посажу, – предупредил Севку Лаврухин.
Фокин нашёл выключатель и включил свет.
– Ух, ты! – не удержался от возгласа Вася.
– Ни фига себе! – поразилась Шуба.
Все стены каморки были увешаны плакатами и фотографиями, вырезанными из журналов. На них в разных позах и ракурсах красовались известные актёры, телеведущие и шоумены. Тут были и Джонни Депп, и Анжелина Джоли, и Пэрис Хилтон и Владимир Машков, и Андрей Малахов, и Ксения Собчак и много-много других популярных личностей. От них зарябило в глазах, поэтому Севка не сразу заметил, что на всех изображениях есть красные точки, поставленные фломастером: у мужиков в области сердца, у женщин – на шее.
– Их убивали! – Шуба подбежала к стене и стала пальцем такать в эти красные отметины. – Кто-то мысленно убивал их, нанося удары в шею и сердце!
– А вот и ряса! – Лаврухин схватил с кровати чёрный балахон и потряс им. Из его складок вывалились чёрный парик, накладные усы и клинок в кожаном чехле. – Ах ты!… Жаль, хозяина нет, – Вася заглянул под стол, под кровать, проверил платяной шкаф, во внутренностях которого не оказалось ничего, кроме кожаного жилета и джинсовой куртки на плечиках.
– А где Драма Ивановна? – огляделась Шурка.
– На шухере, наверное, осталась, – отмахнулся Севка. – Она же вечно самая умная!
– Драма Ивановна! – Шуба кинулась к окну, но тут же отпрянула от него, едва увернувшись от мощного языка пламени, ворвавшегося в дом неуправляемой, страшной стихией.
57 
