ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Возвращение пираньи

Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... >>>>>

Жажда золота

Неплохое приключение, сами персонажи и тема. Кровожадность отрицательного героя была страшноватая. Не понравились... >>>>>

Женщина на заказ

Мрачноватая книга..наверное, из-за таких ужасных смертей и ужасных людишек. Сюжет, вроде, и приключенческий,... >>>>>

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>




  39  

Это, конечно, перечень лишь тех женщин, о которых мы что-то знаем. Остальные оставили в истории туманный след, как, например, горничная Валечка Истомина, которая поступила работать к Сталину в 1935 году («А если была женой, кому какое дело», — сказал Молотов Чуеву). Можно упомянуть «молодую красивую женщину, типичную кавказку», которую Хрущев видел однажды на даче Сталина. «Потом мне сказали, что эта женщина — воспитательница Светланки. Но это продолжалось недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии я понял, что это была его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать «воспитательниц».

«... и она исчезла...»

Снова знакомая картина: неразумно было слишком много знать о личной жизни товарища Сталина. Один из тех, кому он наставил рога — Егоров, — был расстрелян; другой — Павел Аллилуев — внезапно умер. А Женя, его жена и любовница Сталина, «роза новгородских полей», была арестована и так долго просидела в одиночке, что, когда ее наконец выпустили после его смерти, не могла говорить: у нее атрофировались голосовые связки...»

Должно быть, он заснул, так как очнулся от телефонного звонка.

Комната по-прежнему была погружена в полутьму. Келсо включил свет и посмотрел на часы. Почти восемь.

Он сбросил ноги с кровати и с трудом сделал два шага к письменному столу у окна.

Помедлил и снял трубку.

Это был Эйдлмен, которого интересовало всего лишь, придет ли он на ужин.

— На ужин?

— Дорогой мой, это прощальный ужин, который устраивает симпозиум, и на нем следует поприсутствовать. Будет торт, из которого появится Ольга.

— Боже! Есть у меня возможность выбора?

— Никакой. Кстати, прошел слух, что ты с великого перепоя и вернулся утром к себе в номер, чтобы выспаться.

— Чудесно, Фрэнк. Спасибо. Эйдлмен помолчал.

— Так что происходит? Нашел ты своего человека?

— Конечно, нет.

— Все оказалось туфтой?

— Абсолютно. Ни единого слова правды.

— Только... понимаешь... тебя ведь целый день не было...

— Я разыскивал одного старого приятеля.

— А-а, понятно, — сказал Эйдлмен. — Все тот же Непредсказуемый. Послушай, ты смотришь в окно?

Внизу, под ногами Келсо, сверкала ночная панорама города — неоновые надписи вздымались по всему городу, как штандарты вступившей в него армии. «Филипс», «Мальборо», «Сони», «Мерседес-Бенц»... А ведь было время, когда Москва после заката солнца становилась такой же темной, как столица какой-нибудь африканской страны.

Среди надписей не было ни единого русского слова.

— Никогда не думал, что доживу до такого, а ты? — затрещал в трубке голос Эйдлмена. — Мы с тобой присутствуем при победе, дружище. Ты это понимаешь? Полной победе.

— В самом деле, Фрэнк? Я вижу лишь море огней.

— О нет, это нечто большее, поверь. С этого пути им уже не повернуть назад.

— Сейчас ты мне скажешь, что истории пришел конец.

— Возможно. Но, слава богу, не историкам. — И Эйдлмен рассмеялся. — О'кей, увидимся в вестибюле. Скажем, через двадцать минут, хорошо? — И он положил трубку.

Прожектор, установленный на противоположном берегу Москвы-реки, возле Белого дома, ярко светил в номер. Келсо протянул руку и открыл сначала внутреннюю раму, потом внешнюю, впустив дыхание желтого тумана и грохот далекого транспортного потока. Несколько снежинок перелетели через подоконник и тут же растаяли.

Истории пришел конец? Как бы не так! — подумал Келсо. В этом городе творится История. В этой чертовой стране творится История.

Он как можно дальше высунул голову в окно, чтобы увидеть ту часть города, что находится за рекой, прежде чем тьма окончательно накроет ее.

Если каждый шестой русский считает, что Сталин был великим правителем, значит, у него около двадцати миллионов сторонников. (Канонизированный Ленин имел, конечно, намного больше.) И даже если вдвое уменьшить эту цифру, оставив лишь ядро, все равно их будет десять миллионов. Десять миллионов сталинистов в Российской Федерации после того, как Сталина порочат уже сорок лет?

Прав Мамонтов. Это поразительная фигура. Господи, да если бы каждый шестой немец сказал, что считает Гитлера величайшим вождем, какой был в Германии, газета «Нью-Йорк Таймс» не просто напечатала бы об этом статью, — она вышла бы на первой полосе.

Келсо закрыл окно и стал собирать то, что можетему понадобиться вечером: последние две пачки сигарет, купленных в беспошлинном магазине, паспорт и визу (на случай, если его задержат), зажигалку, распухший бумажник, спички с адресом «Робота».

  39