Последние отзывы

  14  

— Может быть, подождете, пока буря немного уляжется? — предложил он гостям. — В такую погоду садиться за руль — чистое самоубийство.

Он слышал, как искренне прозвучал его голос. И понадеялся, что они отнесут это на счет его заботы об их благополучии, а не чистой воды трусости, как было на самом деле. И не важно, что Томас Линли и его жена живут всего в двух милях к северо-востоку от Челси. Никому не следует выходить из дому в такой ливень.

Но Линли и Хелен уже надели пальто. От входной двери Сент-Джеймсов их отделяли всего несколько шагов. Линли держал в руке черный зонт — совершенно сухой, — что лучше всяких слов говорило о том, как долго они просидели с Сент-Джеймсом и его женой у камелька в кабинете первого этажа. В то же время состояние самой Хелен, страдавшей на втором месяце беременности от тошноты, которую в этот полуночный час лишь с большой натяжкой можно было назвать утренней, требовало немедленного возвращения домой, невзирая ни на какую погоду.

«И все-таки надежда умирает последней», — подумал Сент-Джеймс.

— Мы ведь еще не поговорили о деле Флеминга, — сказал он Линли, который был офицером Скотленд-Ярда, расследовавшим это убийство, — Прокуратура довольно быстро довела его до суда. Ты, наверное, доволен.

— Саймон, хватит, — тихо сказала Хелен Линли. Нежная улыбка смягчила ее слова. — Нельзя вечно уходить от разговора. Поговори с ней. Такое увиливание совсем не в твоем духе.

К сожалению, это было именно в его духе, и доведись жене Сент-Джеймса слышать сейчас Хелен Линли, она первая опровергла бы ее. Жизнь с Деборой изобиловала опасными подводными течениями. И Сент-Джеймс, точно неопытный гребец на незнакомой реке, всегда предпочитал обходить их стороной.

Он оглянулся через плечо на дверь кабинета. За ней горели свечи, в камине тлел огонь. Надо было сделать освещение поярче, запоздало сообразил он. При других обстоятельствах приглушенный свет мог показаться романтичным, но сейчас он скорее наводил на мысль о похоронах.

«Но никто ведь не умер, — напомнил он себе. — Это же не смерть. А всего лишь разочарование».

Весь последний год его жена работала над серией портретов. В разных концах Лондона она снимала разных людей: от рыбаков, в пять утра привозящих свой улов на рынок Биллингсгейт, до богатых кутил, в полночь съезжающихся в ночные клубы Мейфэра. Ее снимки запечатлели культурное, этническое, социальное и экономическое разнообразие метрополии, и она надеялась, что открытие выставки ее работ в небольшой, но очень приличной галерее на Литл-Ньюпорт-стрит привлечет достаточно посетителей и о ней напишут в каком-нибудь издании для коллекционеров, жаждущих вкладывать деньги в новых художников. По ее словам, ей просто хотелось, чтобы ее имя запало в сознание публики, как зерно падает в почву. Она вовсе не надеялась продать много работ сразу.

Погода, мерзкая погода на границе осени и зимы, — вот что ее подкосило. Дебору не особенно тревожила ноябрьская слякоть. В это время года погожие деньки редкость. Но когда осенние хляби плавно перетекли в декабрьский проливной дождь, Дебора заговорила о своих сомнениях вслух. Может, повременить с открытием до весны? Или даже до лета, когда люди много развлекаются и поздно ложатся спать?

Держаться прежних планов ей посоветовал Сент-Джеймс. Плохая погода, говорил он, никогда не держится дольше середины декабря. Дождь льет уже несколько недель, так что, хотя бы с чисто статистической точки зрения, должен вот-вот перестать.

Но переставать он как раз и не собирался. С неба лило ночь за ночью, день за днем, пока городские парки не превратились в болота, а из трещин в мостовой не полезла плесень. Деревья падали, потому что их корни не находили больше опоры в отсыревшей земле; в подвалах прибрежных домов можно было устраивать соревнования по гребле.

Если бы не Сент-Джеймсы, явившиеся на выставку в полном составе (мать, братья и сестра, все с чадами и домочадцами), единственными посетителями торжественного открытия стали бы отец Деборы, кучка близких друзей, чья преданность пересилила осторожность, да еще пятеро незнакомцев. Именно к ним устремлялись с надеждой все взоры, пока не стало ясно, что трое из них прятались на выставке от ненастья, а еще двое коротали время в ожидании столика в ресторане мистера Кинга.

Сент-Джеймс бодрился ради жены, как и владелец галереи, парень по имени Хобарт, чей английский выдавал уроженца низовий Темзы — можно было подумать, что буквы «т» нет в алфавите. Если верить ему, Деборе было «не о чем волновася. Высавка продлися еще месяц, а качесво супер. Погляди, сколько уже продано!» На что Дебора с присущей ей честностью ответила:

  14