Глава 15

Прощание

Я вижу: красная черепица. С края крыши падают отдельные запоздалые капли, разбиваются в лужах. Блестят высыхающие камни мостовой. После ночной грозы Ализон выглядит отмытым и свежим, как младенец. Воздух такой, что хочется его выпить…

Где-то далеко хрипло поют варварские петухи.

Ранним-ранним утром я подъезжаю к дому Вара. На мне теплый солдатский плащ с капюшоном, на ногах – новые калиги.

Бряканье подков по камням мостовой, кобыла неторопливо переставляет ноги. Раз, два. Голова ее уныло качается вверх и вниз. Похоже, мне одолжили самую спокойную из легионных лошадей. Возможно, поэтому у нее кличка – Буря.

– Стой, кто идет! – окликают меня.

Поднимаю голову, щурюсь. Солнце низко и светит именно с той стороны, откуда прозвучал голос, – поэтому я почти слепну. Все тонет в розово-золотой пелене. Ага. Я жмурюсь, потом наконец что-то вижу.

Из арки дома выходит преторианец. Капли дождя сверкают на начищенном шлеме. Он берется за рукоять меча, идет – весь грозный.

– Стоять! Кто такой?! – кричит он.

– Свои, – говорю я. – Легат Семнадцатого. Пароль: протри же глаза, о солдат!

Пока он думает, кобыла идет, я еду. Преторианец подходит ближе. Долго разглядывает меня, словно за прошедшую ночь коренной римлянин, то есть я, настолько изменился, что его можно перепутать с каким-нибудь германцем. Наконец мой пароль срабатывает.

Он выпрямляется. Четко салютует.

– Легат! Простите, я вас сразу не узнал.

Преторианец в сером шерстяном плаще – на плечах сверкают капли. Из-под подбородка торчит край фокалы – шейного платка, скрученного в жгут. Фокала – пурпурного цвета. Это императорский цвет. Цвет Божественного Августа.

Кобыла порывается идти дальше. Я тяну повод. Тпру, тпру! Стоять, Буря. С трудом слезаю, мой плащ на мгновение распахивается. Отлично. Глаза преторианца делаются круглыми – при виде моей рваной туники, расплывшихся по всей одежде пятен крови и перемотанного бинтом бедра. Он открывает рот…

– Вольно, солдат, – говорю я и вручаю ему повод. – Проследи за моим скакуном. Аккуратней, он мчится как ветер.

Преторианец выглядит слегка обалдевшим. Я прохожу мимо, слегка прихрамывая. Пурпурное пятно маячит в уголке глаза.

Вхожу в вестибул. Выложенная из мозаики черная собака, похожая на Цербера из Преисподней, смотрит на меня с подозрением. Длинный язык змеится из оскаленной пасти.

– Приветствую, коллега! – говорю я. Почему нет? Разве мы не работаем оба с Плутоном? Пес не дает мертвым сбежать из Преисподней, я – наоборот, их оттуда вытаскиваю.

Я вхожу в атриум.

– Есть кто-нибудь? – зову я. – Эй!

Наконец, откуда-то слева появляется распорядитель дома, на ходу натягивая поверх туники шерстяную накидку. Еще бы. Раннее утро, зябко. У него шаркающие шаги.

Квинтилион выглядит хорошо поднятым – потому что стоит на ногах твердо, но плохо разбуженным – потому что пока ничего не понимает. Лысая голова качается из стороны в сторону. На груди распорядителя – бронзовая табличка с именем хозяина.

– Доброе утро, Квинтилион.

– Легат? – Он моргает. – Что вы… где? Почему?

– Прекрасно, Квинтилион. Спасибо за инструменты. Но, боюсь, я не смогу их тебе вернуть. Прошу прощения.

– Э-э… какие инструменты? Про что вы? Так рано?

Инструменты, которые я взял, чтобы снять германца с креста. Впрочем, это сейчас не так важно. Важно доложить Вару раньше, чем это сделают другие…

– Пропретор у себя? – спрашиваю я негромко. Делаю шаг и словно случайно распахиваю плащ.

– Да, но… – Распорядитель замолкает. Глаза его расширяются – все, он увидел. Слова больше не нужны. – Да, легат. Конечно, легат. Я доложу своему господину.

Квинтилион исчезает. Я вижу, как судорожно колыхается за его спиной занавес – вообще-то он должен быть пурпурным, но сейчас, в нежном утреннем свете, он выглядит скорее краснова-

тым…

Занавес закрывает вход в таблиний, кабинет хозяина дома. То есть Вара. А в красный цвет красят публичные дома… Смешно.

  98