Гидеон

20 ноября

Я увидел папу до того, как он посмотрел вверх и заметил меня. Он шел по тротуару вокруг Чалкот-сквер, и по его походке я видел, что он в задумчивости. Это не вызвало у меня никаких серьезных опасений или тяжелых предчувствий.

Потом произошло нечто странное. В дальнем конце садика, разбитого по центру площади, показался Рафаэль. Должно быть, он окликнул отца, потому что папа, которому до моего крыльца оставалось пройти лишь несколько домов, обернулся и стал ждать Робсона. Из окна музыкальной комнаты мне было хорошо видно, что они обменялись парой фраз, после чего говорил в основном мой отец. Рафаэль слушал, а потом попятился на пару шагов, лицо его сморщилось, как будто его ударили в живот. Папа все говорил. Рафаэль развернулся и медленно зашагал к садику. Папа следил за тем, как Рафаэль дошел до ворот, около которых стоят две деревянные скамьи, и сел на одну из них. Нет, не сел, а осел, упал на скамью всем весом, как будто набитый костями и плотью мешок, а не живой человек.

Я мог бы догадаться. Но не догадался.

Папа пошел дальше и в какой-то момент глянул на мой дом и увидел, что я стою в окне и смотрю на него. Он поднял руку, но ответного жеста ждать не стал. Через миг он исчез из виду, и вскоре я услышал звук ключа, поворачивающегося в замке моей входной двери. Поднявшись в музыкальную комнату, он снял пальто и аккуратно повесил его на спинку стула.

«Что с Рафаэлем? — спросил я. — Случилось что-то?»

Он повернул ко мне опечаленное лицо. «У меня плохие новости, — сказал он. — Очень плохие новости».

«Что?» Страх накрыл меня с головой, как океанская волна.

«Не знаю, как и сказать тебе», — проговорил он.

«Просто скажи».

«Твоя мать умерла, сын».

«Как? Ты же говорил, что она звонила тебе насчет того, что произошло в Уигмор-холле. Она не могла…»

«Гидеон… Вчера вечером она погибла. Ее сбила машина в Западном Хэмпстеде. Утром мне сообщили из полиции. — Он откашлялся и сжал руками виски, словно пытаясь удержать эмоции в голове, не дать им выплеснуться наружу. — Меня попросили опознать тело. Я посмотрел. Но не мог сказать наверняка… Я не видел ее уже много лет. — Он развел руками. — Мне так жаль, сынок».

«Это не могла быть она… Если ты не узнал ее, может, это не…»

«У той женщины в сумочке лежали документы на имя твоей матери. Водительское удостоверение, кредитные карты, чековая книжка. Каковы шансы, что кто-то будет ходить по городу с документами Юджинии?»

«И ты сказал им, что это она? Ты сказал им, что это моя мать?»

«Нет, я сказал, что не уверен, что не могу сказать ничего определенного. Я вспомнил фамилию зубного врача, у которого она лечилась… того, у которого она лечилась, когда мы еще жили вместе. Думаю, полиция сможет проверить по зубам. Ну, еще есть отпечатки пальцев, наверное…»

«Ты позвонил ей? — спросил я. — Она знала, что я хотел… Она согласилась?» Но какой смысл спрашивать, какой смысл знать? Какая разница, согласилась она встретиться или нет, ведь она мертва.

«Я оставил ей сообщение на автоответчике. Она не успела перезвонить».

«Значит, всему конец».

Он стоял, опустив голову, но эти слова заставили его взглянуть на меня.

«Конец чему?» — спросил он.

«Никто не сможет рассказать мне, как все было».

«Я рассказал тебе».

«Нет».

«Гидеон, ради всего святого…»

«Ты сказал мне то, что должно заставить меня поверить в мою невиновность. Но ты готов сказать что угодно, лишь бы заставить меня снова взяться за скрипку».

«Гидеон, прошу тебя…»

«Нет. — Мне вдруг все стало ясно. Шок от известия о смерти матери рассеял туман в моем мозгу. — Я не понимаю, как Катя Вольф могла согласиться на ваш план. Согласиться отдать двадцать лет жизни… ради чего, папа? Ради меня? Ради тебя? Я для нее был никем, и ты тоже. Разве не так? Ты не был ее любовником. Ты не был отцом ее ребенка. Это был Рафаэль, я прав? Так что нет никакой логики в том, что Вольф согласилась на ваш план. Должно быть, вы заставили ее. Что вы сделали? Подбросили улики? Подтасовали факты?»

  349