Последние отзывы

  115  

– А ты, значит, нас защитишь, брат Мышата? – теперь уже Духарев усмехнулся, представив, как тучный братец храбро разгоняет врагов, перед которыми оплошала Серегина личная дружина.

– Ты не скалься, воевода, не скалься! – произнес Мыш. – Меня все небольшие ханы по имени знают. Я их золото в товары обращаю. Вот тех же угров взять: я не только к дьюле Такшоню вхож, как ты, а со всеми ихними князьями, включая Геза, лично знаком. Ежели какой подханок мою кровь возьмет, большой хан ему голову открутит. А захочет если тот же Сурсувул на тебя тишком какого-нибудь болярина натравить, так я, считай, в Булгарии каждого заметного господаря по имени зову. А ты хоть и посол великого князя киевского, да кто его здесь знает?

– Скоро узнают! – посулил Духарев. – Очень скоро! А сейчас, Артем, бери стило и бумагу, будем кесарю Петру письмо писать.

– Эй! – воскликнул Мыш. – Полегче, брат! Может, лучше из Киева ему написать? Оскорбится кесарь – даже я не смогу тебя уберечь!

– А с чего ты взял, что я хочу его оскорбить? – спросил Духарев. – Нет, брат, я намерен написать кесарю, что зла на него не держу и повезу в Киев не обиду, а исключительно его дары и заверения в дружбе, кои он мне дал и на личной аудиенции, и на открытом приеме.

– Так ты ему спустишь, что он пытался тебя отравить? – возмутился Артем. – Я не буду…

– Будешь, сынок, – спокойно произнес Духарев. – Напишешь всё, что я скажу. И не спорь! А должок мы с него возьмем… В свое время.

«Сторицей возьмем, – добавил он мысленно. – Но сначала нам надо вернуться домой, и дядька твой, как всегда, прав: дружина у нас для настоящей войны маловата. А война будет, это я обещаю. Я помню, сынок, что чаша эта была не мне преподнесена, а тебе. Себя я еще мог бы им простить, но тебя – навряд ли. А еще мне очень хотелось бы узнать, за каким хреном понадобилось тебя травить, причем так грубо и поспешно? Возможно, ответ на этот вопрос знает дьюла Такшонь… Но вряд ли скажет. Ладно, выясним в свое время и это. Сам Сурсувул и поведает, когда мои варяги его железом припекут…»

На следующий день из Преславы прискакал гонец. Вернее, целая компания гонцов, причем не мелкой шушеры, а солидных знатных мужей.

Привезли виру – два фунта золотом. Пять гривен по киевскому счету. И личное письмо от кесаря Петра, написанное по-византийски, то бишь – по-гречески. С извинениями и сообщением, что виновный наказан со всей строгостью – четвертован. Делегацию сопровождала тысяча латных конников. Для солидности. И для того, чтобы показать послу булгарскую тяжелую кавалерию, экипированную на манер византийских катафрактов. А может, на тот случай, если посла не устроит размер виры…

Посланцев кесаря заверили, что посол обиды не держит, вира его вполне устраивает… Словом, мир, дружба, жвачка, как говаривали во времена духаревской юности.

Катафрактов Духарев тоже оценил по достоинству. Этих запросто стрелами не закидаешь. И союзники такие против ромеев были бы очень кстати. А вот законы здешние определенно следует переработать. Пять гривен за попытку отравления княжьего посла на царском пиру… Да в Киеве за простого тиуна и то большую виру дают…

Глава восьмая

Киев

– Повод? Не нужен мне никакой повод! – князь встал и прошелся по горнице.

За последний год он еще больше раздался в плечах, заматерел и отяжелел, но ступал мягко, беззвучно. Даже половицы под ним не скрипели.

– Он хотел тебя отравить, – сказал Святослав, останавливаясь напротив воеводы. – Одного этого достаточно, чтобы я превратил его в падаль!

– Мы не можем быть уверены, что это он, – возразил Духарев. – Кесарь лично принес мне извинения и выплатил виру.

– Он выплатил виру тебе, – холодно произнес князь. – К тому же такую виру, что за простого гридня мало будет. Но ты – мой посол! И мне он ничего не заплатил!

– Хочешь, чтобы я с тобой поделился? – осведомился Сергей.

Глаза великого князя сверкнули. Но ответил он не сразу. Прошелся еще раз, потом уселся в свое «княжье» кресло и только тогда произнес негромко и недобро:

– Не шути так, воевода. Не забывай, с кем говоришь.

Духарев не ответил. Он молча смотрел на князя. Кресло, в котором сидел Святослав, стояло на возвышении, поэтому лица их были вровень.

«Ничего удивительного, – подумал Духарев. – Когда у тебя столько власти, хочется быть не князем над вольной дружиной, а полновластным кесарем».

  115