Глава 5

Когда Пурилла вошла в оранжерею, граф Рокбрук сидел там перед ворохом газет.

Девушка не решалась заговорить. Подняв на нее глаза, он понял, чем вызвано ее смущение. Новым нарядом из тех, что он заказал для нее в Лондоне.

Платье ей очень шло. Выглядело оно шикарно и вполне соответствовало своей цене.

По выражению ее глаз он догадался — она ждала его одобрения. И он произнес слова, которые от него требовались:

— Вы очаровательны! Бейтс рассказал мне, что утром сюда подъехала целая карета с платьями, и я надеюсь, они вам понравились.

— Они просто замечательны, ничего лучше я никогда прежде не носила, но я чувствую себя немного странно… — Она перевела дыхание и добавила:

— Вам действительно нравится, как сидит на мне это платье?

— Вы очаровательно выглядите, — повторил граф. — Вы это хотели от меня услышать?

По тому, как засветилось ее лицо, он понял, что она боялась не понравиться ему, и подумал, насколько же ранимой и уязвимой оказалась Пурилла, и насколько это усложняло положение. Видимо, его семейная жизнь окажется значительно сложнее, нежели он предполагал.

Последние два дня он чувствовал себя слишком утомленным, ослабевшим, чтобы беспокоиться о чем-либо, кроме восстановления своих сил.

После того как он, буквально обессилевший, добрался до Рока, Бейтс спешно послал грума за доктором Дженкинсом, который отругал графа почти теми же словами, какими распекала его нянюшка.

— Я предостерегал вас, ваше сиятельство, от поспешности, — говорил он. — Мы еще очень мало знаем о сотрясении мозга. Известно лишь одно — пациент должен находиться в покое и стараться как можно меньше двигаться.

Вы проигнорировали это предписание, и теперь вам придется расплачиваться за это.

— Ну хорошо, хорошо! — с досадой соглашался граф. — Вы убедили меня. Я постараюсь не обременять себя делами, но мое нынешнее состояние приводит меня в бешенство.

— Физические повреждения — это одно, душевные травмы — совсем другое, — важно заметил доктор Дженкинс. — Мне кажется, что вам необходимо лечить не только тело, милорд, но и душу.

Граф не стал подтверждать догадки доктора, но, по правде сказать, он понимал, что для обычного сельского доктора Дженкинс оказался необычайно проницательным.

Он был целиком во власти переживаний. Он тревожился из-за Луизы, волновался по поводу женитьбы на Пурилле, хотя здесь, казалось, все шло гладко, и беспокоился относительно будущей жизни с этой почти еще девочкой, которая теперь уже не выглядела столь уж простодушной и сговорчивой, как раньше.

Граф не отличался особым тщеславием, но не сомневался в симпатиях женщин, находивших его чрезвычайно привлекательным, поэтому он был уверен, что любая женщина, на которой он женится, несомненно, будет любить его и довольствоваться обычной привязанностью мужа.

Вопреки его ожиданиям, Пурилле, хотя она и не говорила об этом, требовалась все же не привязанность, но любовь.

В глазах девушки, когда она опускалась на колени возле него, он видел переполнявшую ее любовь к нему и понимал: Пурилла полюбила его всем сердцем и отдавала ему всю душу.

Граф не относился к числу людей, одаренных богатым воображением, но какое-то чувство подсказывало ему это.

Он ясно сознавал — отныне он навсегда стал объектом душевных порывов Пуриллы, а материальные выгоды ее замужества не значили для нее почти ничего. Она полюбила его, как женщина может полюбить мужчину.

«Возможно, я преувеличиваю ее чувства», — пытался убедить себя граф, ночью размышляя о сложившейся ситуации.

Но инстинкт, к которому он редко прислушивался прежде, когда дело касалось женщин, говорил ему правду. Для Пуриллы любовь воплощалась в идеале, который она искала, подобно тому как Ясон искал Золотое Руно.

  32