Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
95 
– Не смотри. Скоро пойдем. Отвернись…
Он пошарил под верстаком, где стояли несколько канистр.
Брал одну за другой, взбалтывал, слушал – есть ли там горючее. В третьей канистре услышал всплеск. Вытащил ее, открыл, намочил тряпку бензином и протер колодку тельфера. А потом все, к чему прикасались и он, и Лидочка…
Остатками бензина полил почти весь пол. Помыл и бутылку от «Бенедиктина». Вытер насухо, всунул внутрь бутылки отвертку и, не прикасаясь к ней, несколько раз плотно прижал ее к мертвым ладоням и пальцам Зайца. Да так, отверткой, всунутой в горлышко, и поставил бутылку на пол. Вытер ручку отвертки, этой же тряпкой взял тельферную колодку с кнопками, отпечатал на ней следы рук Зайца и повесил кабель с колодкой на его мертвое плечо…
Лидочка следила за всем этим и ощущала, что в замедленно-расчетливых действиях и движениях Толика-Натанчика нету сейчас никакого мужественного спокойствия! Наоборот, у нее на глазах с Толиком сейчас происходила страшная внутренняя истерика, поставленная с ног на голову!!!
У кого-то от сознания содеянного и непоправимого такое проявляется в слезах, криках, рыданиях… А у кого-то – вот так, как сейчас у Толика-Натанчика. И от этого не менее жутко! Может быть, это и есть самое чудовищное состояние паники? Но если она сейчас не взрывается изнутри, не выплескивается наружу, то, вероятно, в этот момент присутствует еще более могучее ощущение – сознание Исполненной Справедливости! Как бы это ни выглядело со стороны…
***
– Я не уверен, Владимир Владимирович, что в тот момент Лидочка рассуждала именно так – логически выстраивая сиюсекундную линию психологического поведения Толика Самошникова. Но то, что она чувствовала это подсознательно, за это я вам ручаюсь! В конце концов, спустя несколько лет она сама говорила мне об этом… – сказал мне Ангел.
– Дальше… – еле выдохнул я.
…Свет в гараже потушили, дверь оставили незапертой и ушли напрямик, через забор научно-исследовательского института.
В квартиру Самошниковых явились к одиннадцати.
– Пойду руки помою, – смущенно сказал Толик и заперся в ванной.
Через тонкую дверь Лидочка слышала, как его рвало. Выворачивало наизнанку…
Позже слышала, как Толик глухо и надрывно рыдал, наверное, зарывшись лицом в старый махровый халат своей бабушки – Любови Абрамовны. Уж как Толик не хотел, чтобы Лидочка слышала его рыдания!… А они все рвались и рвались у него из груди…
Потом затих. Пустил душ… Наверное, стал раздеваться.
А Лидочка Петрова стояла, смотрела на две некрасивые крематорские урны с прахом Сергея Алексеевича и Любови Абрамовны и думала о том, что вполне может не получиться похоронить эти урны в деревне Виша, в доме, который подарил Толику Самошникову старый друг их семьи – дядя Ваня Лепехин. А Толик так хотел этого… Потому и упросил мать оставить урны пока в доме. Он, дескать, освободится, переедут они в деревню, а там в саду и похоронят. Чтобы всегда были рядом.
А вот если теперь все откроется и они оба попадут в тюрьму?…
Но в эту секунду из-за двери ванной раздался голос Толика:
– Лидуня! Принеси чистое полотенце. И трусики. Они лежат…
– Знаю я, где они лежат! – крикнула ему Лидочка.
…Из ванной Толик вышел в одних трусах и в бабушкиных шлепанцах. Прилизанный, розовый, с запухшими веками. Одежду нес в руках.
– Так душно в ванной, не продохнуть, – сказал Толик, отводя глаза в сторону. – Пойду к бабуле, там оденусь…
– Подожди! – вдруг решительно и нервно сказала Лидочка. – Подожди ты одеваться!…
Она подошла к нему вплотную, обняла, прижала к себе его сильное, тренированное, мальчишеское тело и, целуя его в шею, глаза, нос, плечи, зашептала срывающимся голосом:
– Толик… Миленький мой! Любимый!… Давай поженимся!… По-настоящему… Ну пожалуйста, давай поженимся! Я умру без тебя…
– Ты что, Лидка?! – опешил Толик. – Кто же нам разрешит?! Нам же еще столько ждать надо…
– Да наплевать!… Наплевать мне… Я не могу ждать! Мы через неделю уже в тюрьме сидеть будем за этого Зайца… Я не хочу ждать! Не хочу, чтобы кто-то другой!… Я только с тобой хочу… – бормотала Лидочка, тащила Толика к дивану и на ходу лихорадочно стаскивала через голову свитер, маечку, срывала с себя свой дурацкий лифчик. – Расстегни сзади! Помоги, Толинька… Пусть все будет по-взрослому! Я с тобой хочу быть всегда. Ты меня любишь? Ты любишь меня, скажи, Толинька, Натанчик ты мой родненький?! Ну, давай… Давай, не бойся! Я все вытерплю… Я даже не крикну, Толька! Не думай ни о чем, Толинька-а-а!…
95 
