Последние отзывы

  5  

Сильвия послушно взяла масляную лампу, стоявшую на окне в холле, прибавила света и медленно пошла наверх. Дойдя до второго этажа, она остановилась, затем, сделав явное усилие над собой, вошла в комнату, где лежала ее мать.

Она стояла у края кровати и смотрела на застывшую фигуру. Миссис Бутл сказала правду: Мэри Уэйс была прекрасна. И она выглядела так, пожалуй, впервые в жизни. Только сейчас Сильвия заметила, как сильно она похожа на мать. Такие же нежные и совершенные черты лица, такой же высокий лоб и красивые брови. Но за время болезни у матери уже появилась преждевременная седина, и волосы стали тусклыми, в то время, как у Сильвии они были золотистыми, как спелая пшеница, и блестели в свете лампы. Девушка постояла так несколько мгновений, глядя на покойную, потом шепотом произнесла:

– Помоги мне, матушка. Помоги, где бы ты ни была сейчас. Я не хочу ехать к дяде Октавиусу.

Затем отошла от кровати и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась в свою комнату. Она была узкая, как вагон, холодная зимой и душная летом, а кроме того, ее трудно было назвать местом уединения, потому что сквозь стенку из коридора постоянно доносились голоса. И все же именно здесь Сильвия проводила те редкие счастливые минуты, когда могла расслабиться и побыть самой собой. Здесь она размышляла и просто смотрела на свое отражение в зеркале, висевшем над комодом красного дерева, думая о том, произойдут ли когда-нибудь изменения в ее жизни или все так и будет продолжаться с монотонной неизменностью до самой старости, когда уже ничто не будет волновать.

Иногда ее преследовали дерзкие мысли о том, что могло бы быть, если бы она осмелилась проявить характер и бросить вызов обстоятельствам, как это делали другие. Но она всегда знала, что это всего лишь больное воображение человека, чей ум лишен какой-либо пищи и отягощен одними и теми же, тяжелыми думами. Она пыталась молиться, но и молитва не приносила ей облегчения, потому что религия всегда ассоциировалась у нее с дядей Октавиусом.

В этой комнате Сильвия познала одиночество. Одиночество, которое нельзя описать словами, одиночество, которое временами даже, более невыносимо, чем сейчас, когда она осталась одна на всем белом свете, потому что, то было одиночество души, лишенной надежды.

И вот теперь эта надежда, хотя и очень слабо похожая на правду, наконец, появилась.

Сильвия не очень-то тешила себя мыслью, что она сможет осуществиться, но, тем не менее, с какой-то необъяснимой для нее пылкостью, если это можно так назвать, достала из гардероба лучшее платье и надела его. Оно было до невозможности устаревшее, и девушка это хорошо знала. Рукава недостаточно пышные, юбка – коротковатая, но оно ей шло. Нежный голубой цвет дешевого материала оттенял белизну ее кожи и блеск волос, а белые кружева вокруг шеи, схваченные голубым бантом, казалось, подчеркивали ее молодость и наивность.

Ей всегда нравилось это платье, она радовалась, когда сшила его. Радовалась по той простой причине, что была весна, и внутри у нее ощущалось волнение, необъяснимое, но прекрасное, отчего девушка чувствовала себя счастливой. На платье она накинула темно-серое, из плотного сукна пальто со шнуровкой, которое носила уже пять лет. Когда-то оно было вполне добротным. Его прислали в качестве подарка из дома викария, и она скрепя сердце вынуждена была написать письмо, в котором выразила неискреннюю благодарность. Пальто оказалось просто безобразным. Сильвия полагала, что какая-то из ее кузин по ошибке купила его себе, но пожалела о покупке. Затем, возможно, все же поносила его немного и отказалась, хотя оно было еще совсем новым. Девушка догадывалась, что такая «неслыханная щедрость» со стороны ее богатых родственников была не чем иным, как попыткой успокоить себя мыслью о благотворительности и не переживать о напрасно потраченных деньгах. Казалось, она слышала, как кузины говорили:

– Бедная Сильвия. Она будет очень благодарна. А как иначе, ведь оно стоит денег!

Мысль о том, что ее называют «бедной Сильвией», уязвила ее, но совсем не в такой степени, как если бы она услышала эти же слова, произнесенные их фальшивыми голосами. Сестры ненавидели ее. А почему, собственно, они должны были ее любить?

Некрасивые, нескладные. На таких, сколько денег ни трать, все равно впустую. Что с того, что они носили шелка и атлас, бомбазин и кружева, когда их маленькие широкие поросячьи носики были всегда красными, а их злобные маленькие глазки едва виднелись из-за толстых щек. Перекормленные и избалованные!

  5