Последние отзывы

  36  

В общем, дела у Духарева и его парней были кислые. Имелся небольшой шанс, что удастся покинуть церковь, когда стемнеет. Но еще более вероятно, что с наступлением темноты ромеи снова пойдут на штурм.

Одна надежда, что Йонах сумел добраться до Преславы, там выделят отряд — выручать воеводу, и подмога эта поспеет раньше, чем патрикий с войском.

Потому что вряд ли Икмор со Щенкелем пошлют на помощь Духареву больше двух-трех сотен гридней. Им ведь в первую очередь Преславу надо держать.

Щенкель, тот бы и вовсе никого не послал — у него с Сергеем отношения сложные. Но Икмор — друг. Этот может и сам прискакать... И угодить прямо в лапы ромеев. Два ближних воеводы Святослава — роскошная добыча.

Но Духарев всё равно не жалел, что ездил в Межич. Людомилу спас, а себя... Как-нибудь выкрутится. Не в первый раз.

После разговора с ромеем к Духареву подошел булгарский священник. Страха у него в глазах не было — только беспокойство. За клир и оказавшихся в западне прихожан.

Духарев заверил, что русы им ничего худого не сделают. Сам он — христианин и готов хоть сейчас выпустить всех, кто пожелает. Но как поступят с ними ромеи, он не знает. Может, и пощадят.

Священник отошел к своим, посовещался и вернулся с сообщением, что покидать церковь никто не хочет. Доверия к ромеям у булгар не было. Еще священник предложил причастить и исповедовать Сергея. Мало ли как обернется...

Духарев предложение принял с благодарностью. За себя и за Звана — больше в его маленьком отряде христиан не было.

Перевалило за полдень. Снаружи было тихо. Новых попыток захватить церковь ромеи не предпринимали.

Духарев с гриднями перекусили кое-чем из дорожных припасов. Поделились и с булгарами: экономить не имело смысла. Всё решится этой ночью. Поели, запили церковным вином... Гридни расслабились, задремали. Все, кроме дозорного, конечно.

Духарев думал о Людомиле. И о Сладиславе. Но о Людомиле — больше. Ведь жена была далеко, а Людомила — почти рядом. Сергею стоило закрыть глаза, и он уже ощущал ее: приникшее тело, мягкие губы, тяжелый тугой узел волос на затылке. Мысль о ней кружила голову, как полный мех напоенного заморскими травами меда, сладкого и пряного, пьянящего одним только запахом. Меда, который можно пить большими глотками, долго, жадно... Пока не опустеет мех. Только этот «мех» никогда не опустеет.

Сергей чувствовал ее и желал... Просто нестерпимо. Окажись Людомила сейчас рядом — овладел бы ею прямо здесь, в Божьем храме. И это не было бы грехом... Наверное. Наверное, хорошо, что ее здесь нет... И всё-таки...

— Батька, проснись! Зван.

Духарев сел, встряхнул головой. Вокруг полумрак, но сверху, из высоких узких оконец-прорезей, сочится тусклый свет.

— Долго я спал?

— Солнце садится.

— Ага... А что ромеи?

— Плохо. Сюда войско подходит. Ихнее.

— Точно?

— Сам видел. В основном — конные. Много. Стелищ на семь по дороге растянулись.

— Пойду гляну, — Духарев поднялся и полез на колокольню.

Зван не ошибся.

Это были ромеи. Действительно много. Всадники, пехота, обоз... Словом, войско.

— Что будем делать, батька?

Духарев оглядел свою маленькую армию. Пятерых парней, доверивших вождю свою жизнь. Каждый из них присягнул умереть за воеводу. И умрут. Если он велит.

— Как пленный? — спросил Духарев.

— Живой пока.

— Ходить может?

— Не-а.

— Тогда вы двое возьмете его и отнесете к ромеям. С вами священник пойдет. Переводить будет. Скажете ромеям... — Духарев задумался. Надолго.

— Чё сказать-то? — не выдержал кто-то.

— Скажете: я — воевода киевский Серегей. Я не воюю с императором ромеев. И я готов сдаться, если моим людям сохранят жизнь и не причинят вреда.

— А тебе, батька?

— Это всё.

— Но батька...

— Всё! Скажете точно, слово в слово. А еще добавите, что говорить я хочу либо с ромейским стратигом, либо с царевичем Борисом. И еще скажете, что я — друг патрикия Калокира, посланника кесаря Никифора Фоки...

Глава четырнадцатая

Ромейская честность

— Ты полагаешь, росс, что это хорошая рекомендация — быть другом изменника Калокира?

На одутловатом лице патрикия Никифора Эротика — привычная брезгливо-надменная гримаса потомственного аристократа, разговаривающего с варваром.

Рядом с патрикием — ромейский поп. Попа зовут Филофей. Он — важная шишка, поскольку патрикий обращается с ним как с равным. И, кажется, даже немного заискивает. Оба — и поп, и аристократ, неплохо владеют языком славян, так что переводчика не требуется. Естественно, перевода не требуется и обоим булгарским царевичам, которые тоже присутствуют здесь. Но помалкивают.

  36