Последние отзывы

  106  

Камилла, подняв брови, уставилась на его предательскую часть тела, готовую к бою.

— Ну что, развлекаешься? — процедил он. Она перевела взгляд на его лицо.

— Ага, развлекаюсь, и знаешь, мне это нравится. — Она взяла предателя в руку и подразнила легкими, как перышко, прикосновениями.

Саймон застонал, все его внимание было приковано к ее руке.

— Знаешь, когда ты меня развяжешь, — а тебе придется это когда-нибудь сделать, — я тебя отшлепаю так, что ты на попу не сядешь в течение недели!

Улыбка ее погасла, на лице появилось странное выражение. Она разжала руку.

— Нет, ты меня не ударишь. Это будет первое условие, с которым тебе придется согласиться, Саймон: ты никогда не станешь меня бить. Я хочу услышать от тебя слово солдата.

Он смотрел на ее погрустневшее лицо. Он обидел ее. Обидел больше, чем сам того ожидал, силой заставив себе подчиниться. Было обидно осознавать, что она могла хоть на минуту поверить, будто он действительно способен ее ударить.

Она снова потянулась рукой к предателю, охотно раскрывавшему все тайные желания Саймона, и Саймон торопливо проговорил:

— У меня не было ни малейшего намерения бить тебя, Принцесса. Я был бы полным дураком, если бы собирался подобным образом налаживать наши отношения. — Его голос смягчился. — Это были пустые угрозы, я просто никогда не смог бы поднять на тебя руку, что бы ты ни натворила. И честью клянусь, что так оно и будет всегда.

Они встретились глазами. Он вдруг увидел, что она вовсе не так уж беззаботна, какой хотела казаться. Губы ее дрожали, глаза блестели от еле сдерживаемых слез. Она положила руку ему на бедро, даже не заметив, как он сразу напрягся.

— Ты сделал кое-что похуже, — сказала она прерывающимся голосом. — Ты не ударил меня, Саймон, ты поступил еще хуже. Ты отнял у меня чувство собственного достоинства. Отнял право отказать тебе.

Она глядела на него так, что он не мог думать ни о чем, кроме ее боли.

— Я знаю это. И прошу простить меня. Я ни о чем так не жалел в жизни, как об этом своем поступке. Гнев затмил мне разум.

Она задумчиво вздохнула.

— Я понимаю, но ты довольно часто сердишься. Я не могу каждый день жить под страхом того, что ты можешь снова связать меня… и вообще делать со мной все, что захочешь. Я должна чувствовать себя с тобой в безопасности, а этого нет.

Он уже тысячи раз проклял себя за то, что в голосе ее сквозила такая мука. Сердце сжималось от того, как запросто он потерял ее доверие к себе только потому, что хотел во что бы то ни стало настоять на своем.

— Я хочу, чтобы ты снова стала доверять мне, Принцесса, — сказал он.

Он взял бы ее сейчас на руки, как дитя, и качал бы, утешая, но не мог. Впервые он понял, что она должна была ощущать при полной невозможности двигать руками. Руками можно и оттолкнуть, и обнять. Когда у тебя отнимают право этого выбора, остается такое чувство, что тебе отрезали руки.

Она отвернулась, прикусив губу, будто стараясь справиться с подступающими слезами.

— Я не могу больше доверять тебе, пока ты не поклянешься никогда меня впредь не связывать, никогда не использовать своего… таланта обольщения, принуждая меня к чему-нибудь.

Он посмотрел на ее страдающее лицо, и мысли его сами собой сложились в нужные слова.

— Клянусь. Клянусь никогда тебя не связывать, не применять силы, не делать тебе того, чего я не хотел бы, чтобы сделали со мной. Клянусь честью!

Ему легко было пообещать это. Он никогда еще не был себе так отвратителен, как сегодня, после того, как она вышвырнула его из комнаты. Даже сексуальное удовольствие не смягчило неприятного ощущения от того, каким подлым образом он это удовольствие получил.

Она кивнула, принимая его клятву, но не шевельнулась, чтобы его развязать.

— Я пообещал то, что ты просила, — сказал он, стараясь не выдать нетерпения в голосе. — Теперь освободи меня, Принцесса, чтобы я мог заняться с тобой любовью так, как ты этого заслуживаешь.

Она нахмурила красивое личико.

— Еще не время. Осталось еще одно.

С большим трудом сдержал он раздражение. Он слишком хорошо знал, какое обещание она потребует теперь, но все же спросил:

— Какое?

— Что ты отступишься от моего дяди.

Со стоном откинул он голову на подушку. Ну, разумеется, что же еще могла она потребовать. Ей мало отобрать у него тело и сердце, ей понадобилась и его душа в придачу.

Она торопливо говорила:

— Пусть его ловит кто-нибудь другой, Саймон. Мне не важно, что ты скажешь своим начальникам. Можешь во всем обвинять меня. Но ты не можешь продолжать на него охотиться.

  106