Последние отзывы

  30  

Когда они повернули в направлении Булонского леса, Вильма сказала:

— Как здорово отправиться с вами на прогулку! Мне кажется, вы правите гораздо лучше, чем это могут французы.

— Ценю вашу похвалу, — сказал маркиз. — Надеюсь, так оно и есть.

По как только они оказались на месте, Вильма обнаружила, что в Булонском лесу у маркиза нашлось немало конкурентов.

Там было много французов на новеньких фаэтонах последних моделей, проносившихся с огромной скоростью.

Другие, наоборот, ехали медленно, дабы позволить седокам беседовать со своими друзьями, прогуливающимися пешком.

Когда Вильма заметила кокоток в их фантастических каретах, ее глаза раскрылись от удивления.

Маркиз понимал, насколько она была поражена их видом.

Однако она не произнесла ни слова, пока не обратила внимания на весьма привлекательную женщину в открытой карете, которая была окружена несколькими нарядно и даже щегольски одетыми мужчинами.

— Кто это? — спросила Вильма.

— Это Прекрасная Отеро, — ответил маркиз.

— Отец сказал, мне не следует о ней говорить, — машинально выпалила девушка.

— А почему? — поинтересовался маркиз — Он считает, что ни моя бабушка, ни моя мама никогда бы не стали упоминать ее имени, — простодушно объяснила Вильма.

Маркиз улыбнулся ее словам.

Когда они проезжали мимо. Прекрасная Отеро помахала маркизу, и он снял шляпу в ответ.

— Вы с ней знакомы? — спросила Вильма, дождавшись, пока они отведут.

— Эта женщина — выдающаяся танцовщица и выступает в «Фоли-Бержер».

— О, как бы я хотела увидеть ее! — воскликнула Вильма.

Маркиз снова улыбнулся:

— Полагаю, ваш отец не одобрил бы и ваше посещение «Фоли-Бержер».

— Почему? — поинтересовалась Вильма.

Маркиз молча правил лошадьми. Потом сказал:

— «Фоли-Бержер» уникален даже для Парижа. Сейчас это место превратилось в театр-варьете и является одним из самых знаменитых мест во всем театральном мире.

Вильма подумала, насколько впечатляюще все это звучит.

— И Прекрасная Отеро танцует в этом варьете?

— Да, она там танцует, и танцует бесподобно.

— Но тогда почему мне не подобает говорить о ней? — недоумевала Вильма.

Маркиз подумал, что прямо ответить на вопрос девушки было бы ошибкой.

Никогда до Вильмы не встречал он женщин, с которыми так легко, как с ней, было беседовать на любые отвлеченные темы, словно рядом с ним мужчина.

Но, несмотря на широкие познания Вильмы, он ясно понял, что в вопросах любви и сексуальных отношений она была совершенно наивна.

Не получив ответа на свой вопрос, девушка мельком взглянула на своего спутника и спустя минуту проговорила:

— Видимо, мне не подобает касаться этого предмета, но с отцом мы беседуем обо всем на свете. С моей стороны было непозволительно позабыть о существовании ряда запретных тем. Мне следовало бы помолчать.

— Смею надеяться, я отношусь к той же категории собеседников, что и ваш отец, — заметил маркиз, — и поэтому мы можем обсуждать все, не чувствуя при этом неловкости.

— Даже Прекрасную Отеро? — спросила Вильма.

— Думаю, о ней и так слишком много говорят без нас с вами, стоит ли нам присоединяться к этому хору голосов, — холодно сказал маркиз. — Может быть, лучше я расскажу вам о Кара Пеонсии, которая прославилась своим трюком — раскачиваться под куполом, держась зубами за трапецию?

Тут Вильма расхохоталась так, что совсем забыла про Прекрасную Отеро.

Маркиз же тем временем задумался над тем, как отреагировала бы его юная спутница на новую моду — нескромность, доходящую до неприличия.

Парижские студенты, изучающие искусство, несколько лет назад сняли «Мулен Руж», чтобы отметить там свой традиционный «Бал Четырех Искусств».

На балу две девицы стали сравнивать свои ноги, а скоро и другие присутствующие включились в соревнование.

Неожиданно одна из натурщиц, весьма гордившаяся своими прелестями, вскочила на стол, уверенная в своей победе.

Мона, так звали девушку, не видела ничего плохого в своем поступке.

Но после того как в тот вечер она скинула с себя всю одежду, утром следующего дня ее вызвали в полицию. Вместе с другими девицами, последовавшими ее примеру, она предстала перед судьями.

Их оштрафовали на несколько сотен франков и дали время для уплаты штрафа.

Наказание было не слишком серьезным, но подобная сумма значила непомерно много для обитателей Латинского квартала, и двумя днями позже там разгорелся бунт.

  30