... 
37 
Думаю, вы не голодны? Тогда выпейте немного портвейна. А маленькая леди, должно быть, захочет бокал шампанского?
Не дожидаясь, когда его представят, он, к удивлению Мелинды, взял ее за руку и повел к столу.
– Подвинься, Артур, – сказал он одному из гостей и жестом велел слугам принести еще три стула.
Они с трудом пробрались сквозь многочисленную толпу гостей к круглому столу. Им подали стаканы и налили вина.
Мелинда с любопытством осматривалась по сторонам. Первое, что ее поразило, – невероятный шум, стоявший в зале; никогда раньше ей не приходилось бывать на таком шумном вечере. Голоса почти совсем заглушали музыку: целый оркестр музыкантов расположился в нише в дальнем конце комнаты.
Потом Мелинда принялась рассматривать женщин и снова изумилась. Она, конечно, знала, что, постоянно живя в деревне, отстала от жизни, касалось ли это моды или ее представлений о высшем обществе. Но она никак не ожидала, что дамы могут так себя вести и пользоваться косметикой в таком количестве. Ярко-розовые щеки, угольно-черные ресницы и пунцовые губы придавали им почти карикатурный вид, и она подумала с большим смущением, что никогда ранее ей не приходилось видеть таких низких декольте.
Послышался взрыв хохота: с места встала какая-то дама и один из джентльменов. Остальные гости заспорили о том, что же они собираются сделать. А джентльмен тем временем подошел к столу, взял вазу с десертом и поставил себе на голову. Все зашикали, а дама, приподняв юбки, попыталась сбить вазу ногой.
Ей это не удалось, раздался новый взрыв хохота и подбадривающие крики.
– Еще! Попытайся еще! Три к одному, что у нее ничего не получится!
Но у нее вышло со второго раза: носком туфли она запустила вазу через всю комнату в стену, о которую та и разбилась.
– Ура! Ну-ка еще раз, Дора! Ставлю двадцать гиней, что она не справится с первого раза!
Мелинда почувствовала, что краснеет. Никогда, даже в самом дурном сне, она не могла вообразить, что леди может так выставлять себя, тем более на званом обеде. Джентльмены кричали и вставали со своих мест, чтобы лучше видеть. Дора распалилась. И без того низкое декольте на кружевном лифе сползло еще ниже. Когда она подкидывала ноги, то открывала не только их, но и отделанное оборками белье под нижними юбками.
Мелинда закрыла глаза. Она чувствовала себя униженной, потому что была рождена женщиной, а также потому, что за столом были и другие дамы. Дора снова промахнулась и повалилась на стул под разочарованные крики зрителей.
Пока она раздумывала, что делать, хозяин, раззадоренный, как и остальные, прокричал:
– Давайте танцевать! Дора сделает еще одну попытку позднее.
Немедленно слуги поспешили убрать стол. Стулья отодвинули к стенам, все встали. Мелинда последовала их примеру. И в этот момент она услышала, как маркиз сказал:
– Скиттлз, ты не знакома с Мелиндой Стэнион?
Она, как я понял, у вас новенькая?
Мелинда повернулась. На нее смотрела очень милая женщина. Она была весьма элегантно одета, в ее облике не было ничего вульгарного или вызывающего. Волосы разделял прямой пробор, а локоны были симметрично уложены по бокам почти классически прекрасного лица. Мелинда протянула ей руку, но она, даже не взглянув на нее, улыбалась прямо в лицо маркизу:
– Где, черт побери, вы были, мой красавчик? Не видела вас бог знает сколько времени.
На Мелинду будто вылили ведро воды. Она никак не ожидала, что дама может так выражаться. А Скиттлз продолжала как ни в чем не бывало болтать, вставляя ругательства в каждое произнесенное предложение, и явно хотела очаровать маркиза. Одной рукой, белой, с длинными пальцами, она схватила его за лацкан вечернего сюртука, голову откинула назад, чтобы обнажить белую колонну шеи, а голубыми глазами, завораживающими и лживыми, впилась в него.
Мелинда не могла оторвать от них удивленного взора, но так как на ее присутствие не обращали внимания, она отошла и, незаметно выскользнув за дверь, очутилась в холле. Там никого не было. Слуги торопились убрать обеденный стол, и Мелинда, открыв какую-то дверь, оказалась в небольшом милом кабинете с бледно-голубыми парчовыми шторами, обуссоновским ковром и изящной французской мебелью. В комнате царил дух безмятежности и покоя.
Мелинда села в кресло и попыталась обдумать увиденное. Теперь ей стало ясно, что это был вовсе не тот званый вечер, куда приглашают порядочных женщин.
Она представила, в какой ужас пришла бы ее мать, увидев женщину, которая так откровенно выставляла свои ноги, и услышав грубые словечки, которыми Скиттлз сдабривала свою речь.
37 
