Последние отзывы

  23  

Мой муженек полез в карман и протянул довольному по самые клыки Змею Горынычу свиток, перевязанный атласной лентой и запечатанный гербовой печатью самого Владыки. На ленточке только не хватало соединенных сердечек и воркующих голубков. Хотя, по мне, были бы больше уместны черные надписи в загробном стиле и черепушка со скрещенными косточками. Что-то я заживо себя хоронить начинаю, не нравится мне это.

Папашка осторожно принял документ, и его глаза, теперь уже все шесть, опять оказались на мокром месте.

— Так ты меня просто продал?! — возмущенно зашипела я, подпрыгивая возле тарелки Полоза. — Тебе золота не хватало?! Ах ты… Ах ты… Ты…

И гневно затопала лапками, пытаясь придумать мстю пострашнее и пообиднее.

— За невесту всегда дают выкуп, — вступился за корыстного папашку Владыка, сверкнув своими страшноватыми глазищами. — И к невесте приданое прилагается, это всегда было и будет. Так что…

Еще бы! У него тоже какие-то свои корыстные мысли. Брак по расчету, укрепление государства, залог будущего процветания и всякая прочая лабуда. Конечно! Эти старпёры ничего не понимают в нежной женской душе, а любовь считают чем-то вроде опасного заболевания. Политика, политика и еще раз политика. У, сухари черствые!

— И на что же ты расщедрился? — Я снова резко вертанулась к отцу. — Болото с пиявками? Пруд с редким видом лягушек? Или сразу полцарства на радостях оттяпаешь? Что?

— Я… э… так это… — Мой трехголовый родитель пребывал в явном замешательстве и от усердия мысли поскреб когтями пухлый живот. — Открытие всех границ для подданных Золотоносного Государства… Да и тебя давно пристроить надо было…

Последнюю фразу сказала левая голова, а все деловые вопросы решала, как всегда, средняя.

— Я бы и сама неплохо пристроилась! Это было только дело времени. — Я снова подпрыгнула от переполнявшего меня возмущения и задела хвостом фужер с вином, который не преминул тут же опрокинуться и окатить меня своим содержимым с головы до кончика хвоста.

Не скажу, что я была в восторге от этого душа. Липко, противно и воняет гадостью какой-то, что-то типа красной смородины или клюквы. Терпеть не могу кислятину!

Полоз брезгливо подвинулся, наблюдая, как тоненькая красная струйка стекает на пол.

Но едва я успела отплеваться и отфыркаться, приготовившись высказать все, что думаю по поводу нагромождения стола всяким ненужным и зловонным хламом, где даже крохотной бедной, теперь уже замужней ящерке развернуться негде, как меня снова чем-то полили. На сей раз это была обычная вода из кувшина. Наверное, моему жениху не нравится, когда от женщины за версту прет, как от заправского алкоголика. А мне даже и пить особо не надо, если только для запаху — дури своей хватает, как мне неоднократно уже говорили. Он, кажется, тоже пришел уже к такому выводу. Сообразительный. Хорошо еще прямо в кувшин не макнул, вижу, что ему уж очень этого хотелось. Для профилактики, так сказать.

— Ты царевна, а не дворовая девка! — неожиданно разозлился папашка, причем всеми тремя головами сразу. — И вообще, веди себя прилично, ты на собственных похор… тьфу, свадьбе находишься, а не на базаре торгуешься! Где твое воспитание?

— Только что смыли! — не осталась в долгу я, намекая на незапланированный двойной душ, и ловко вскарабкалась на стоящий поблизости подсвечник. Маленький язычок пламени перекочевал на мою лапку, я с нежностью посмотрела на его веселую пляску и… дунула в сторону дорогостоящего свитка. Сухая бумага занялась мгновенно.

— Ах ты дерзкая девчонка! — возопил Змей Горыныч, усиленно дуя на горящий документ, но сделал этим только хуже, потому что вместе с дыханием из всех трех пастей вырывались языки пламени, и теперь свиток горел уже в нескольких местах, жадно пожирая все восемь процентов золотоносных запасов. — Что ты натворила, поганка своенравная?!

— Развлекаюсь напоследок! — нагло сощурилась я.

Владыка проявил чудеса сообразительности и чем-то полил на горящий документ, тем самым испортив его окончательно. Теперь бумажка выглядела не только непривлекательно, но и довольно жалко. Все восемь золотых процентов расплылись в совершенно нечитаемые кляксы, печать расплавилась, превратившись в весеннюю сосульку, пригретую теплым солнышком; сожженные края, поглотившие большую часть текста, траурно истекали противопожарными слезами.

Папашка готов был разрыдаться, глядя на крах всех его алчных надежд.

  23