Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
73 
Что характерно, она сдержала слово, и больше ни разу не потребовала еды, питаясь исключительно соками.
Закончив с обедом, все снова разместились на своих местах, и Лукашевич вывел машину с бензоколонки, свернул на Е-77.
– А хорошо у вас стало, – заявил вдруг Громов, полуобернувшись к Ангеле.
– Где? – не поняла та.
– Вообще, в Литве. Смотрю по сторонам, приглядываюсь – последний раз я здесь в Прибалтике в девяностом был. И теперь вижу: многое изменилось к лучшему. Дороги ухоженные, люди хорошо одеты и улыбаются. И какая-то уверенность, надёжность во всём этом чувствуется… А раньше было не так. Запустение. Вялость. И тягостное затишье, как перед бурей.
– Это в тебе твоё западничество говорит, Костя, – сказал Стуколин. – Дороги, одежда, автомобили – это ведь всё фасад. Что у них внутри, вот в чём вопрос!
– Выяснить это проще простого, – отозвался Громов. – Взгляни, к примеру, на Ангеле. Неужели она тебе совсем не нравится? Неужели во мне только западничество говорит?
Последний вопрос прозвучал столь двусмысленно, что Бачинскайте вспыхнула, но на это никто не обратил внимания.
– Нравится, – подумав, ответил Стуколин. – Даже очень нравится. Но, Костя, мне ли тебе объяснять, что люди – это одно, а общество – это другое? Я знаю и ты знаешь людей, которые прекрасно ведут себя в семье и с друзьями, а как приедут на службу, как сядут в кресло – уроды уродами. Эх, да что там!.. – он огорчённо махнул рукой. – Не думаю, что литовцы – какое-то исключение. Все мы одним мазаны, все в одной стране жили – откуда взяться лучшему? Твой любимый Запад, может, Литве и побольше помогает, потому здесь и выглядит всё почище, но на самом-то деле что происходит? Прибалтийские националисты голову подняли, русских за людей не держат, Гитлера вспомнили, бывших эсэсовцев в ветераны произвели. Что, Ангеле, разве не так? – он наконец взглянул на Бачинскайте.
– Мне это тоже не нравится, – кротко сказала она.
– Вот и весь ответ, Костя, – продолжал Стуколин. – Мы их, видишь, от нацизма спасли, от тотального истребления, а они теперь морду корчат…
– Я не корчу морду… – попыталась оправдаться Ангеле.
– Да нет, я не тебя конкретно обвиняю. Ты хорошая, хотя и дерёшься зря, – он коснулся разбитой давеча брови, на которую заботливый Лукашевич успел налепить пластырь. – Но ты хорошая как отдельный человек! А как член общества ты идёшь вместе со всеми и делаешь то, что делают все. Если ты противница нацизма, должна тогда в колокола бить и в бубны стучать.
– Не в бубны, а в барабаны, – поправил друга Громов.
– Без разницы! – отрезал Стуколин, которого, судя по всему, эта тема не на шутку задела. – На словах-то мы все борцы несгибаемые, а как дело делать – по кустам разбегаетесь. Вот потому уроды из уродов в креслах сидят и какую хотят политику, такую и надиктовывают.
– А вы считаете ваше дело настоящим делом? – спросила Ангеле скептически. – Сбили гражданский самолёт, захватили заложниц, теперь бежите неизвестно куда…
– Да если бы не мы, – взъярился Стуколин, – давно война бы шла по всему миру. А от вашей Литвы осталась бы выжженная пустыня!
Он замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего.
– Я вас не понимаю, – призналась Ангеле.
Стуколин посмотрел на Громова. Тот покачал головой, а потом сказал:
– Наверное, хватит нам изображать из себя дурачков, Алексей. Дело-то действительно дрянь. Сначала нас столкнули лбами с Рашидовым и его командой, затем – с американским авианосцем, теперь вот с Серёгой. Тенденция не в нашу пользу. «Белый орёл» играет по каким-то своим правилам, а нас просто водят за нос. Сергея вон даже пытались убить. А главное оружие Фокина и Зартайского – секретность, тайна. Если мы хотим уцелеть, то нам раз и навсегда следует отказаться от участия в этой игре. Хватит секретов, хватит тайн, карты – на стол!
Громов помолчал, и в салоне стало очень тихо.
– Я давно думаю об этом, – продолжал Константин после паузы. – Мне с самого начала казалось, что нас сознательно запугивают, грозят войной, смертью для наших близких. Какие-то тайные патриотические общества, оккультизм, замшелые лозунги и напоминания о долге. Делается это для того, чтобы мы не задавали лишних вопросов. Мы и не задавали, хотя лично меня давно тошнит от всей этой чепухи, которую пытаются выдать за правду. И теперь мне кажется, что время пришло. Мы мало что знаем о реальном положении вещей, но должны постараться сделать так, чтобы даже эти крупицы знания стали достоянием общественности. К простым пилотам мало кто прислушается, но госпожа Олбрайт – наш козырь, джокер в рукаве. Если мы выступим вместе с ней, никто не сможет проигнорировать наши слова. А может, и сама госпожа Олбрайт захочет что-нибудь добавить к тому, что нам известно. Тогда было бы совсем хорошо.
73 
