Последние отзывы

  37  

Удушающая колонизация не отнимала у лаосцев их утонченности: даже брошенные в небытие, они прозябали изящно и изысканно.

Меня переезды из страны в страну больше не волновали: не все ли равно, где голодать.

В пятнадцать лет я весила тридцать три килограмма при росте метр семьдесят. Волосы вылезали целыми прядями. Я запиралась в ванной и любовалась собой – ходячий труп. Это было приятно.

Глядя в зеркало, я слышала комментарий за кадром: «Она скоро умрет». И умилялась.

Родители сходили с ума. Я не понимала, почему они не радуются вместе со мной. Ведь эта болезнь излечила меня от другой: от страсти к алкоголю. Мама регулярно взвешивала меня. Я обманным путем прибавляла себе килограммов восемь: прятала под майкой железки и перед взвешиванием подвергала себя пытке водой – выпивала три литра за четверть часа. Это страшно больно.

Вот когда было особенно здорово посмотреть на себя в зеркало: скелет со вздутым животом. Чем страшнее я выглядела, тем больше себе нравилась. Вот только жалела, что неутолимая жажда тоже меня оставила, было бы не так противно накачиваться водой.

Человеческий мозг состоит по большей части из жира. Именно он порождает самые возвышенные мысли. Чтобы не отупеть окончательно, я лихорадочно переводила «Илиаду» и «Одиссею». Так что уцелевшими нейронами я обязана Гомеру.

Однажды ночью, когда мне было пятнадцать с половиной, я вдруг почувствовала, что жизнь меня покидает. Тело стало холодным-прехолодным.

Головой я все поняла и приняла.

Но тут произошло нечто невероятное: тело взбунтовалось против головы. Оно отказывалось умирать.

Вопреки приказам головы тело встало, пошло на кухню и принялось есть.

Я ела и обливалась слезами – мозг возмущался тем, что делало тело.

Тело принялось поглощать пищу каждый день. Но оно отвыкло ее переваривать, и к моим душевным мукам прибавились физические. Я воспринимала пищу как что-то чуждое, как зло. Слово «дьявол» означает «вносящий раздор». Еда была дьяволом, который сеял раздор между головой и телом.

Я не умерла. Но лучше бы умерла – такими нечеловеческими страданиями сопровождалось выздоровление. Ненависть, на два года усыпленная анорексией, проснулась и терзала меня как никогда. День ото дня мне становилось все хуже.

Наконец мое тело приобрело нормальный вид. И я ненавидела его с чудовищной силой.

«Превращение» Кафки я прочла единым духом – это про меня! История человека, который превратился в жуткое насекомое, стал внушать страх домашним и в первую очередь себе самому, ибо собственное тело стало чужим, враждебным.

Как и Грегор Замза, я не покидала своей комнаты. Боялась, что вызову у людей отвращение, что меня раздавят. Я была в плену тягостного наваждения: внешне выглядела как обычная шестнадцатилетняя девушка – не самое противное зрелище в мире, – но чувствовала себя огромным тараканом и не могла выйти из этого состояния, так же как не могла выйти из дому. Даже не знала, в какой стране нахожусь.

Я жила в комнате вместе с Жюльеттой. Но она там только спала, я же проводила круглые сутки.

С постели я не вставала еще и потому, что была по-настоящему больна. После нескольких лет вынужденного простоя пищеварительный тракт ничего не усваивал. Все, кроме риса и вареных овощей, вызывало жуткие боли.

В тот год мне было хорошо только тогда, когда у меня поднималась температура. К сожалению, это бывало слишком редко: от силы два дня в месяц, зато какое облегчение! Я погружалась в спасительное забытье. И видела в бреду всегда одно и то же: как будто я огромный конус, витаю в пустом межзвездном пространстве и должна превратиться в цилиндр.

Изо всех своих разогретых до сорока градусов сил я старалась приобрести заданную трубообразную форму. Иногда мне удавалось выполнить эту геометрическую миссию, и я ликовала. Просыпалась вся в поту и на несколько минут умиротворенной.

Сидя взаперти, я, естественно, читала еще больше, чем обычно. Именно тогда в первый раз прочитала роман, который потом перечитывала раз сто, – «Девушки» Монтерлана. Эта прекрасная книга утвердила меня в мысли, что лучше быть кем угодно, только не женщиной. И я правильно сделала, что превратилась в таракана.

Изредка я находила в себе силы выйти из комнаты. Но утратила всякое чувство реальности. Пускалась в длинные рассуждения о том, что души не существует. Называла важного чиновника «дорогушей».

  37