Последние отзывы

  46  

Порой мне безумно хотелось, чтобы у нас за плечами и в самом деле была совместно прожитая жизнь, а теперь мы переживали нечто вроде реинкарнации, но потом я спохватывалась. За заманчивой идеей о переселении душ неизбежно следовала мысль о нескольких бессмертных жизнях, а это было уже слишком. Нет, спасибо.

И при этом он ужасно меня бесил — такое впечатление, будто у него не было ни единой приятной черты характера, кроме занудного стремления к добропорядочности. Нет, скажем так — в его характере не было ни единой приятной черты. Он был самым несносным, самодовольным, напыщенным, консервативным, отсталым и кичливым придурком на свете. И все-таки каждую ночь, лежа на своей жесткой узкой кровати я... тосковала по нему, словно когда-то он был со мной, и я во что бы то ни стало хотела его вернуть.

Я сгорала по нему, мечтала о нем, сходила с ума от желания поцеловать его, почувствовать его прикосновение, сорвать маску его благопристойности, заставить растерять свое хладнокровие и задышать чаще.

Понимаете, я в принципе не очень люблю мужчин и предпочитаю использовать их лишь для краткосрочных целей и в строго лимитированных дозах. Но этот Рейн каким-то чудом пробрался мне под кожу, меня к нему грубо и сильно тянуло, не спрашивая, хочу я этого или нет.

— Настасья? — Эшер смотрел на меня. Как и все в кухне.

Я вздохнула, взяла следующую картофелину и принялась свирепо кромсать ее ножом.

— Ладно, объясните мне еще раз эту штуку про добро и зло.

Остальные (кроме Рейна, разумеется) расхохотались и повернулись, чтобы уйти — улыбчивые, счастливые, розовощекие бессмертные самого высшего качества. Нелл задержалась возле двери.

— Ой, Рейн, чуть не забыла! У меня что-то дверь заедает. Ты не мог бы взглянуть?

При этом она одарила его одной из своих фирменных улыбочек. Ни дать ни взять, персик со сливками!

Рейн кивнул и сделал шаг в ее сторону.

— Рейн, — остановил его Эшер.

— Да? — В его невозмутимом голосе не было ни капли тепла, однако не было и презрения, с которым он обычно обращался ко мне. Нелл задержалась у двери, но Эшер знаком велел ей идти. Поколебавшись несколько секунд, она улыбнулась и вышла.

— Я описывал наш поиск как бесконечную цепь решений, свершаемых каждый день на протяжении всей нашей жизни, — спокойно объяснил Эшер. — При этом я пытался объяснить, что никто из нас не совершенен, и никто не может каждый раз безошибочно выбирать добро. Я сказал, что жизнь устроена не так. Ты не мог бы вставить несколько слов от себя, чтобы помочь Настасье понять мою мысль?

«О да, пожалуйста, ты не мог бы вставить Настасье?» — захихикала я про себя и тут же мысленно отвесила себе оплеуху. Похоже, я сделала именно то, о чем говорил Эшер: прямо здесь и сейчас сделала свой маленький выбор в пользу зла. Кажется, я безнадежна.

Рейн выглядел настолько ошеломленным, что я сразу почувствовала себя немного лучше. Очевидно, ему не хотелось приближаться ко мне так же сильно, как я мечтала быть ближе к нему.

— Как проходит твой поиск? — спросила я, сбрасывая картофельные очистки в раковину. Он выглядел просто невероятно, как из сказки — ясноглазый, с растрепанными ветром волосами, разрумянившийся на холоде. Мне едва удалось справиться с желанием опрокинуть его на пол прямо под ноги Эшеру и усесться сверху. Может быть, если предварительно оглушить его сковородкой, он не будет слишком сопротивляться...

— Трудно, — ответил Рейн. — Это самое трудное из всего, что мне когда-либо доводилось делать. Это постоянная битва. Постоянный выбор между жизнью и смертью.

Казалось, даже Эшер был слегка озадачен.

До сих пор Рейн никогда так не раскрывался, поэтому я внимательно посмотрела на него. Нет, я все поняла про жизнь и смерть, но мне представлялось, что сражающийся на стороне добра должен говорить об этом с чуть большим энтузиазмом.

— А зачем ты это делаешь? — Я вовсе не хотела быть занозой, мне было искренне интересно.

Рейн долго молчал, и я решила, что он не станет отвечать. Но он вдруг сказал:

— Потому что отказаться от усилий означает признать, что та сторона выиграла. Отказаться означает перейти на сторону тьмы и смерти. А на этом пути нет ничего, кроме отчаяния, безумия и нескончаемой боли.

Эшер и я застыли, вытаращив глаза.

— Ну да, в общем, — пролепетала я.

Глаза Рейна были непроницаемы. Не говоря ни слова, он повернулся и вышел из кухни.

  46