23 
– Он не обидит тебя.
Фиби снова остановилась и положила руки на плечи дочери.
– Обещаю: что бы мне ни пришлось для этого сделать, тебе он не причинит вреда.
Потом, ощутив, что все напряжение последних дней и ночей отпустило ее, прижав руку к взбунтовавшемуся желудку, Фиби с дочкой бросилась в дамскую комнату. Там ее настиг сильным приступ рвоты.
– Мама, пожалуйста! – Адриенна в ужасе прижалась к матери, согнувшейся над унитазом. – Нам надо вернуться до того, как он узнает о нашем побеге. Скажем, что заблудились, потеряли друг друга. Он только немножко рассердится. Я скажу, что виновата я, что все случилось из-за меня.
– Не могу. – Фиби прислонилась к умывальнику, пережидая, пока приступ тошноты пройдет. – Нам нельзя к нему возвращаться. Он хочет разлучить нас, детка. Собирается послать тебя учиться в Германию.
Трясущимися руками Фиби достала носовой платок и отерла им свое влажное лицо.
– Я не дам ему разлучить нас и выдать тебя замуж за такого же человека, как он сам. Я не хочу, чтобы у тебя была такая же жизнь, как у меня в Якире. Я не выдержу. Это убьет меня.
Адриенна помогла матери подняться на ноги, они вышли из узкой, тесной кабинки и попали в новую жизнь.
Фиби была все еще очень бледна, когда они поднялись в самолет, застегнули пристяжные ремни и услышали рев моторов.
Потом она немного успокоилась, сердце ее перестало биться как бешеное. Но в голове у нее по-прежнему гудело, кислый вкус во рту не проходил, и Фиби прикрыла глаза.
– Мадам, могу я предложить вам и мадемуазель что-нибудь выпить после взлета?
– Да, – ответила Фиби, не открывая глаз. – Принесите девочке что-нибудь холодное и сладкое.
– А вам?
– Скотч, – сказала она невыразительным голосом, – двойной.
6
Селеста Майклз любила хорошую драму. Еще девочкой она решила стать актрисой, и не просто актрисой, а звездой. Она упросила родителей разрешить ей брать уроки драматического искусства. Она канючила, просила и дулась на них, пока они не капитулировали, считая, что это очередной этап развития ребенка и что со временем ее увлечение пройдет. Они продолжали пребывать в подобном заблуждении, даже когда возили Селесту на прослушивание, репетиции и спектакли в общественный театр. Эндрю Майклз, бухгалтер, смотрел на жизнь как на балансовую ведомость, включающую статьи доходов и расходов. Нэнси Майклз была хорошей домохозяйкой. Она получала удовольствие от приготовления затейливых десертов, предназначенных для благотворительных собраний прихожан ее церкви. Родители Селесты считали, даже когда театр начал диктовать им условия жизни, что их дочь со временем утратит свою страсть к гриму и аплодисментам.
В пятнадцать лет Селеста решила, что должна стать блондинкой, и перекрасила дарованные ей природой каштановые волосы в золотистый цвет, который стал теперь ее фирменным знаком – светлые волосы окружали ее головку сиянием. Увидев ее крашеные волосы, мать Селесты потеряла дар речи, а отец прочел ей нотацию. Однако Селеста осталась блондинкой. И добилась роли Мэрион в школьной постановке «Музыканта». Однажды Нэнси пожаловалась Эндрю, что ей было бы легче, если бы Селеста увлекалась мальчиками и тряпками, а не Шекспиром и Теннесси Уильямсом.
В тот самый день, когда Селеста получила свидетельство об окончании средней школы, она покинула свой уютный дом в пригороде одного из городков в штате Нью-Джерси, где провела детство, и отправилась на Манхэттен. Родители проводили дочь на поезд со смешанным чувством облегчения и тревоги.
Девушка ездила на прослушивания, продавала гамбургеры, для того чтобы собрать достаточно денег для оплаты своих уроков и квартиры на четвертом этаже без лифта. В двадцать лет Селеста вышла замуж – это были отношения, начавшиеся внезапно, как удар грома, а закончившиеся спустя год слезами и скандалами. К тому времени Селеста уже перестала оглядываться назад, на прошлое.
Десятью годами позже она стала уже признанной королевой театра, владеющей тремя премиями «Тони»[8]. Она приобрела пентхауз в небоскребе на Сентрал-Парк-Уэст. На серебряную свадьбу она подарила родителям «Линкольн», а они продолжали надеяться на то, что их дочь вернется в Нью-Джерси, когда одержимость лицедейством покинет ее, и осядет там, выйдя замуж за какого-нибудь славного прихожанина методистской церкви.
И вот теперь, нетерпеливо вышагивая в зале ожидания аэропорта, Селеста радовалась тому, что была актрисой театра, а не кино. Ее почти никто не узнавал, не просил дать автограф. Если люди и обращали на нее внимание, то видели в ней только привлекательную блондинку среднего роста, а не звезду театральных подмостков.
23 
