... 
15 
Всякая радость в его жизни, как нарочно, была отравлена, скомпрометирована, замарана; на каждую удачу находилась вина, на хвалу – клевета. Периодов безоблачного счастья не было вовсе. Всенародно знаменитый и любимый, он вечно тяготился двусмысленностью официального полупризнания, а дожив до относительного и весьма хрупкого благополучия в середине восьмидесятых – немедленно оказался на острие политической и литературной борьбы, успел даже поучаствовать в драке с новыми погромщиками в 1992 году… Дело не только в трагизме его судьбы – как уже было сказано, случались в русской литературе биографии куда трагичнее. Дело в роковом несоответствии биографии и темперамента, в грубой, рогожной реальности обрушивавшихся на него бед. Самый романтический из советских поэтов с удивительным постоянством сталкивался с нелепыми и унизительными несчастьями: солдат-доброволец не доезжал до фронта, а утопист, вступивший в партию на волне «реабилитанса» и связанных с ним надежд, немедленно убеждался в иллюзорности любых благотворных перемен. Он и в 1985 году умудрился обольститься, поверить – и поплатился за это глубоким разочарованием и общественным остракизмом. Словно сама реальность, ход вещей (а верующие сказали бы – сам Бог) изрядно потрудились над тем, чтобы выработались уникальный окуджавовский голос, его терпкая интонация, сочетание ангельского сладкозвучия с горькой усмешкой, приземленной лексикой. Долго пришлось работать над этим сплавом – иначе Окуджава так и остался бы хорошим советским поэтом, каких много было в его поколении. Ему удалось из хороших прорваться в великие – но о цене этого превращения читатели могут только догадываться. С неизменной самоиронией – на этот раз весьма злой – он поведал об этом опыте в «Песенке о несостоявшихся надеждах», написанной для мюзикла «Соломенная шляпка»: общеизвестно, что откровеннее всего саморазоблачаешься не в интимной лирике, а в полупроходных сочинениях, написанных на заказ.
- Один корнет задумал славу в один присест добыть в бою,
- на эту славу, как на карту, решил поставить жизнь свою.
- И вот, когда от нетерпенья уже кружилась голова,
- не то с небес, не то поближе раздались горькие слова:
- «Видите ли, мой корнет, очаровательный корнет,
- все дело в том, что, к сожаленью, войны для вас пока что нет!»
- Тогда корнет решил жениться и взять в приданое мильон.
- Нашел в провинции невесту и под венец помчался он.
- И вот, когда от вожделенья уже кружилась голова,
- не то с небес, не то поближе раздались горькие слова:
- «Видите ли, мой корнет, очаровательный корнет,
- все дело в том, что за невестой приданого в помине нет!»
- Тогда корнет бежать решился из-под венца (какой скандал!),
- на остановку дилижансов он в черном фраке прибежал.
- Когда ж от близости спасенья уже кружилась голова,
- не то с небес, не то поближе раздались горькие слова:
- «Видите ли, мой корнет, очаровательный корнет,
- все дело в том, что в дилижансе свободных мест, представьте, нет!»
Песня эта никак не связана с фабулой водевиля – Окуджава сочинял ее для себя и о себе. Одна из самых известных его песен написана о том же несоответствии: «Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел – ведь был солдат бумажный». Сравните с признанием из «Похождений секретного баптиста»: «В детстве Андрей Шамин мечтал умереть на баррикаде или в крайнем случае стать бесстрашным разведчиком. Но к тому времени баррикад что-то не было, а в разведчики не приглашали». Так что пришлось страдать негероически. Правда, в отличие от своего солдата, Окуджава не просто так шагнул в огонь – он успел о себе рассказать.
Один из важных лейтмотивов его лирики – неприязнь бумажного солдата к оловянному, некоторая априорная подозрительность к нему. «Живет солдатик оловянный предвестником больших разлук и автоматик окаянный страшится выпустить из рук.» Этот солдатик, который прицеливается в лирического героя в ответ на любой, даже самый доброжелательный вопрос – «Тебе не больно?», «Тебе не страшно?» – не просто антипод Окуджавы, но и вариант судьбы, наследственное проклятие (именно такими оловянными солдатиками были коммунары, комиссары в пыльных шлемах, этой породы были комсомольские богини в синих маечках-футболочках).
15 
