Последние отзывы

  27  

— Христа, мы звонили твоему отцу. Зачем ты нас обманывала? — в лоб спросил папа.

Христа напряглась и не произнесла ни слова.

— Зачем рассказывала нам сказки? — мягко, но настойчиво повторил он.

— Вы хотите денег? — презрительно бросила Христа.

— Мы хотим узнать правду.

— По-моему, вы ее уже знаете. Чего же вам еще?

— Мы хотим знать, почему ты нам лгала, — терпеливо сказал папа.

— Из-за денег, — вызывающе ответила она.

— Неправда, деньги ты легко могла получить и без этого. Так почему же?

Кажется, Христа решила корчить из себя маркизу д'О^[8], но у нее это выходило довольно жалко. С видом оскорбленного величия она сказала:

— Я вам верила! А вы, вы за мной шпионили — какая низость!

— Не передергивай!

— Кого любишь, тому доверяешь до конца!

— Вот именно. Поэтому мы и хотим знать, почему ты лгала.

— Ничего вы не понимаете! — взвилась Христа. — Доверять до конца — значит совсем наоборот, не требовать объяснений.

— Очень хорошо, что ты читала Клейста. Но мы не такие возвышенные натуры, как ты, поэтому нуждаемся в информации.

Никогда не думала, что мой отец может быть таким хладнокровным.

— Это несправедливо! Вас трое, а я одна! — воскликнула бедная мученица.

— Я такое каждый день терплю, с тех пор как ты тут поселилась! — не утерпела я.

— И ты туда же! — трагически сказала Христа, как Цезарь Бруту в мартовские иды. — Ты, которая мне всем обязана! А я-то считала тебя подругой.

Удивительнее всего был ее искренний тон. Казалось, она совершенно убеждена в своей правоте. Опровергнуть весь этот абсурд было нетрудно, но я решила предоставить ей увязнуть еще глубже и не раскрывала рта, сначала потому, что мое молчание ее раззадоривало, а потом потому, что наслаждаться тем, как она тонет, было приятнее в тишине.

— Если ты не можешь объяснить, почему лжешь, — спокойно сказал папа, — может быть, у тебя мифомания? Это довольно распространенная болезнь, когда человек патологически врет. Вранье ради вранья…

— Ерунда! — заорала Христа.

Меня поразило, как неуклюже она обороняется. Не видит, что ли, легкого пути? Уперлась и огрызается — глупее не придумаешь. Отец так привязался к ней, что принял бы любую, даже самую неправдоподобную версию. А она зачем-то безжалостно сжигала свои корабли.

Мама с самого начала разговора не произнесла ни слова. Я достаточно знала ее, чтобы понять, что с ней происходит: глядя на Христу, она видела теперь толстомордого Детлефа. Поэтому брезгливо молчала.

Наконец, в последнем приступе ярости, Христа выкрикнула нам в лицо:

— Эх вы, идиоты несчастные, вы меня не достойны! Я ухожу! Кто меня любит, пусть идет за мной!

И ринулась в мою комнату. Но за ней никто не пошел.

Через полчаса она вышла со своими пожитками. Мы все это время просидели неподвижно.

— Вы еще пожалеете! — отчеканила она и вышла, громко хлопнув дверью.

Приговор главы семьи остался прежним: воздерживаться от оценок.

— Христа ничего не объяснила, — сказал он. — Не зная всего, нельзя ее осуждать. Раз мы не понимаем, что заставило ее так себя вести, не будем дурно о ней говорить.

С тех пор о Христе никто у нас в семье не упоминал.

Мы с ней продолжали видеться в университете, но я ее гордо игнорировала.

Однажды, убедившись, что нас никто не видит, она подошла ко мне и сказала:

— Детлеф и прислуга мне все рассказали. Это ты все разнюхала.

Я холодно посмотрела на нее и не ответила.

— Ты меня обокрала! — продолжала она. — Влезла в мою личную жизнь! Это насилие, понимаешь?

Опять это ее «понимаешь?».

И это она говорит о насилии, та самая Христа, которая силком заставила меня раздеться и издевалась, разглядывая меня голой?

Я молчала и только улыбалась.

— Так что ж ты всем до сих пор не раструбила? — не унималась Христа. — Представляю, как тебе будет приятно обливать меня грязью перед моими родными и друзьями!

— Я — не ты, Христа, у меня таких привычек нет.

Казалось бы, такой ответ должен был ее успокоить — она, конечно, жутко боялась, что я расскажу всю правду ее отцу или всей ее компании. Но ничего подобного: теперь, когда она была уверена, что я до такого не опущусь, сознание моего превосходства приводило ее в ярость.

— Ох-ох, принцесса крови! — сказала она с кривой усмешкой. — А кто устроил за мной подлую слежку? Как же надо было хотеть мне нагадить, чтобы докатиться до такого?!

  27