Лёгкий, ненавязчивый романчик 
66 
— Не клянись! — строго сказала бабушка.
— Да если ты иначе не веришь?!
— Да чему верить-то, дура ты пустоголовая! Как еще ты с такими мыслями завиральными одна ездишь! Ведь тебе скоро черти мерещиться начнут!
— Господи! — заревела Катька. — Ну как мне еще тебе объяснить?! Почему ты не можешь мне поверить ни в чем? Я ведь за тобой приехала, у меня в Москве дочь, между прочим.
— Вот видишь, сама говоришь: дочь! Нарожают, а потом с ума сходят. Ты держи себя в руках-то! Мало у нас чего взрывалось, ничего, жили…
— Ага, — сказала Катька. — В сорок первом вон…
— И в сорок первом! — обозлилась бабушка. — И потом всякое было, ты не знаешь, а люди рассказывали! Что ты распускаешься так, жизнь — это тебе не игрушки! В руках надо себя держать, вот что!
— Я лучше тебя держу! — огрызнулась Катька. — Я правду тебе говорю! Он же предупредил меня, он все знает. Они давно наблюдают. Он меня любит и хочет забрать отсюда.
— А мужа ты куда денешь? — Это был хороший знак, бабушка уже допускала возможность инопланетянина.
— И мужа с собой возьму.
— Да как вас выпустят? Он же небось давно рассекреченный, за ним небось в двадцать глаз наблюдают! Инопланетянин!
— Как раз нет, он очень засекреченный. И мы улетим благополучно.
Некоторое время бабушка молчала.
— Ну ладно, — сказала она наконец. — В Москву я тебя отвезу, потому что одна ты теперь ездить не будешь. Это я тебе ручаюсь. А там посмотрим, что у тебя за инопланетянин.
Кире Борисовне теперь все было ясно. Она понимала, что внучка стала жертвой зомбирующей секты, отсюда и все ее странности: внезапный приезд, одержимость бегством, странное возвращение после прогулки, резкость, непредсказуемые истерики, озноб, слезы по любому поводу и страх перед представителем власти. Все это был чистый результат зомбирования, и в принципе от этого лечили. Вариант был еще не худший — некоторые своих детей обливали водой на морозе в видах закаливания. Но отпускать ее одну, да еще в такое время, было, конечно, немыслимо. Оно и понятно, что ребенок сошел с ума: родители далеко, одна в чужом городе, с мужем там тоже, видимо, не все ладно… Наверняка гуляет, теперь все гуляют. А они, сектанты, пятидесятники и еще баптисты, и теперь еще, говорят, какие-то иеговисты, — всегда забивают клин именно в такие трещины. Они таких и отбирают — одиноких и никому не нужных, вроде как потерявших себя. Потом они из нее выманят квартиру, а может, и ребенка. Ребенка пустят на органы. Эти все могут, особенно сейчас, в такое время. Катька всегда была шаткая в этом смысле, хотя умом очень крепкая. Разные бывали закидоны, то из дома сбежит, говорит, что будет здесь жить и нипочем не вернется, то мечтает вслух, что хорошо бы школу сжечь. Надо поехать, посмотреть. А то еще хуже — сманят ее этой тарелкой, она возьмет мужа, возьмет ребенка, их повезут в лес и там зарежут, а квартиру отберут. Это так всегда и делается, вон и в «Аргументах» писали. Ничего не поделаешь, придется на пару дней оставить дом, если больше некому присмотреть за дитем. Машку, кошку, отдам Михалычу, потом заберу. Нельзя было Нине с Валерой уезжать, говорила я — Катька одна в Москве пропадет. В Брянске бы я присмотрела, а так — что же я могу? И Кира Борисовна с тоской смотрела на Катьку, которая, конечно, отлично поняла ход ее мыслей и спокойно заснула. Пусть думает, что хочет. Ясно, что бабушка поедет только спасать меня — спасать себя эта категория людей вообще не привыкла. Пусть думает, что я сумасшедшая, — лишь бы добраться до Москвы, а там, в Тарасовке, Игорь все ей объяснит. Да и объяснять уже не понадобится — они улетят, и все.
Ни одна машина не останавливалась. Они стояли и голосовали на шоссе, ведущем в Москву, и машин было все больше, словно из Брянска тоже побежали, но никто не хотел подобрать девушку с бабушкой. Дождь усиливался. Катька проклинала себя, Игоря и всех.
Наконец возле них, вильнув, тормознула пустая маршрутка, ездившая по маршруту «Вокзал — лесная школа». Лесная школа, расположенная километрах в десяти от Брянска, была тут всегда, сколько Катька себя помнила: сначала это был интернат для иностранных детей, отпрысков секретарей африканских и латиноамериканских компартий, потом братская помощь компартиям прекратилась, и там стали селить беженцев из бывших республик, а когда и беженцев прекратили пускать, там сделали обычную школу для трудных и запущенных детей, по большей части умственно отсталых. Лечить их уже не было денег, и в лесную школу набивали всех подряд — гиперактивных, имбецильных, испорченных наследственностью, не умеющих читать, считать, говорить, думать… Из элитного интернат стремительно превратился в отстойный — на самом деле именно такое превращение и происходит чаще всего, поскольку обычному до отстойного еще падать и падать, а элитное с ним почти смыкается. От равнодушия до ненависти очень долго, а от любви один шаг, писала одна неглупая женщина, доказывая таким образом, что любить Родину опасно, а не любить полезно.
66 
