Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
93 
– Что скажешь? – Лена отложила газету и горделиво подбоченилась.
– Что за истекшие годы ты так и не научилась произносить речи. Гости опять чуть не уснули за те несчастные пять минут, которые ты несла в пространство эту чушь. Нет-нет, конечно, ты говорила верно и по делу. По очень важному делу. Но это как и со всем остальным: ты можешь сколько угодно говорить дело – и всем будет по барабану. Зато как только начнёшь рассказывать о чудесах или анекдоты травить – все твои. Дело надо делать. Думаешь, президент что-то сегодня уловил про системный подход, подчёркнутый в его же, ёпрст, выступлениях, написанных референтами?
– В следующий раз спляшу и голую жопу покажу. Причём сразу Патриарху.
– Вот и отлично! Людям нельзя давать скучать и слишком много думать. А то они поломаются. Только этого им и нельзя давать – скучать и думать. Для этого и существуют ангелы и бесы – не давать людям скучать и думать. Ну, да не волнуйся. И не сопи. На банкете все изрядно и бездумно веселились. И пару вопросиков я попутно решил. Меня, к слову, попросили перевести твою речь с бюрократического на людской.
Безымянный вскочил и изобразил в лицах:
– Так в чём всё-таки преимущество академических и университетских клиник перед госбюджетной и частной медициной? А в том, что у одной няньки дитя глазастее! И одето опрятнее. И накормлено вовремя.
– Да. Мне до тебя, Безымянный, ещё расти и расти.
– А то! Но ты не волнуйся, Кручинина. Я такими «яйцами», как ты, не разбрасываюсь. Иди сюда… Кстати, Патриарх, как мне показалось, пялился вовсе не в хлеб-соль, а кое-кому в декольте.
– Ничего святого у тебя, Безымянный.
– Ты права, детка, совершенно ничего святого. Что святого может быть у всего лишь вестника? У него нет святого. У него есть что?
– Предназначение!
– Ну, слава богу, директор академической клиники, профессор Кручинина, выучила.
– Слава богу, что нас никто не слышит. Академик, профессор… А как два идиота…
– Ну, одно другому не мешает. Кофе будем пить?..
Кафедра (Не конец)
Ведьма
– Наук зерно
Погребено
Под слоем пыли.
Кто не мудрит,
Тем путь открыт
Без их усилий.
Фауст
– Я, кажется, с ума сойду
От этих диких оборотов!
Как будто сотня идиотов
Горланит хором ерунду.
– На секционные заседания пойдёшь?
– Слушай, я программные доклады еле высидела. Это вам там, в президиуме, хорошо. За сцену сходил – вернулся весёлый. В гробу я видала эти секционные.
– Может, всё-таки сходишь? Вдруг чего интересного скажут?
– Лёш, у меня полный портфель материалов съезда. Или у тебя тут уже бабёнка подвернулась смазливая?
– Лена, о чём ты говоришь?! Какая бабёнка! Не хочешь, не ходи. Я думал, тебе будет интересно.
– Вот делать мне нечего, как только интересоваться некоторыми аспектами перинатального ВИЧ-инфицирования, которые будет бубнить невнятная афроамериканка. Алёша, ты совсем уже обалдел. Мы в Риме!!! Мы снова в Вечном городе. В первый раз я его и не видела вовсе. Вынь энерджайзер из задницы на пару часов. Пойдём просто погуляем, держась за ручки. Тут никто не знает, что ты академик, а я – профессор. И отключи, пожалуйста, мобильный. Я хочу хоть немного побыть просто любимой и любящей женщиной…
* * *
Антонина Павловна была лицом материально ответственным на кафедре А&Г стоматологического факультета. Кафедру А&Г снова разделили. Особо нести ответственность было не за что. Прежде бурлившая здесь педагогическая и научная жизнь утихла, переместившись в академическую клинику. Шеф, когда-то населивший этот корабль всякими тварями, теперь скидывал ненужных за борт. Есть время собирать тварей, есть время разбрасывать тварей. В новом варианте их стало три: академическая кафедра А&Г, кафедра перинатологии и подростковой гинекологии на базе академической клиники и «Соловки» – кафедра А&Г стоматологического факультета в помещении бывшей кафедры последипломного обучения. Ниязова осталась на последней базе, но отнюдь не заведующей. И даже не и.о. На академической кафедре заведовал ректор, кафедрой перинатологии и подростковой гинекологии ведал достаточно молодой доктор наук, которому не так давно академик Былинский дал отличные рекомендации. Карьеру парень сделал стремительную: Шеф уважал Былинского, Шеф уважал безродных карьеристов-энтузиастов, горевших на работе. Шеф восторгался любого рода увлечённостью и умел оценить её по достоинству. Как председатель Диссертационного совета, он имел значительный вес в финальном принятии решений, и диссертация молодого человека, поданная к защите на соискание учёной степени кандидата медицинских наук, была признана достойной к присвоению докторской степени. Единогласно, разумеется.
93 
