ГЛАВА ПЕРВАЯ

Посреди стены висел календарь. Подолгу глядя на него, Кассандра напоминала себе о быстротечности времени.

Молодая женщина не всегда так относилась к своей жизни. Но она знала точный день и час, когда в ее сознании был запущен некий докучливый метроном.

Кассандра посмотрела на календарь и на этот раз чуть ли не физически ощутила, как утекла еще одна секунда ее жизни, затем другая и так далее. Она взглянула на большую яркую фотографию календаря, на которой была изображена латинская фиеста — зрелище привлекательное и волнующее. Запечатленный момент, когда жизнь кажется праздником, неподвластным времени.

Она вновь посмотрела на жирные черные и красные числа, выстроенные в столбцы и шеренги, марширующие из месяца в месяц. При взгляде на них, жизнь представлялась размеренным и понятным бытием. Зима, весна, лето и осень; будние дни, выходные и праздники.

Теперь жить ожиданием любой из дат для Кассандры означало приближать конец. Но она ничего с этим не могла поделать. Все всегда зависело от Хоакина. Это он властной рукой отмечал на календаре каждую веху своей жизни.

Он делал это по-разному, в зависимости от настроения. Мог подвести черту, мог обвести кружком, мог перечеркнуть по косой или накрест, мог и зачернить до непроглядности.

— О! Прекрати это! — взмолилась Кэсси и закрыла лицо руками. — Оставь! Сколько можно? Неужели обязательно делать это при мне?

Но он уже старательно рисовал очередной кружочек, не обращая внимания на ее просьбы.

Кассандра не сводила с календаря повлажневших голубых глаз. Она насчитала три недели. Это все, что ей оставалось. А после них — пустота. Она сама приучила себя так думать.

Середина третьей недели июня — день их первой годовщины — день их грядущего расставания.

И что это за нелепая идея? Что за глупые правила? Зачем все рушить, когда еще хорошо? Что за жестокий эксперимент? И как она могла на него согласиться?

Кассандра уже мысленно прощалась с этим домом. А ведь чуть менее года назад она переступала его порог уверенная, что сможет стать счастливым исключением в череде меняющихся каждый год любовей Хоакина.

Каждому хочется чувствовать себя исключительным. Другое дело, что не всем это удается. Хоакин сумел сделать так, что его условия принимались безоговорочно. Даже его необъяснимый страх перед постоянством в любви находил понимание среди его подруг. Каждая из них добровольно соглашалась войти в его жизнь на заранее оговоренный срок. На год…

Почему?

Да только потому, что каждая из них верила: именно я стану счастливым исключением. И скольким это удалось? Ответ очевиден.

— Не понимаю, — произнесла Кассандра. — Хоакин, о чем ты думаешь? Скажи, что ты чувствуешь?

— Кассандра, не надо, — укоризненно проговорил Хоакин.

Только он произносил это «р» так рельефно и яростно и в то же время нежно, ласкающе.

Она сама бы давно ушла, не будь этого нежного взгляда и многообещающего нетерпения в глубине черных глаз. В этом противоречии была его притягательность. Он мог нежно ранить и мучительно осчастливить. Любившим его казалось, что ему подвластно все.

Он был Хоакин Алколар, испанский аристократ, владелец гигантского винодельческого концерна имени себя. В деловых кругах он заслужил уважение, а среди подчиненных — почитание. Ему постоянно приходилось сносить благоговейное отношение к собственной персоне со стороны различных людей. Из этих элементов в значительной степени складывалось и его отношение к самому себе. Помимо того, что с самого рождения он был обласкан любовью близких, еще и дальние норовили преподнести ему свое восхищение.

У него на все был свой закон, свой срок, своя мера.

И поэтому кто-то звал его одиноким волком, а кто-то чокнутым. Справедливости ради следует заметить, что ему льстило и то и другое. Он не старался нравиться, зная, что самое сильное уважение порождается как раз чувствами негативными…

Кэсси с трудом оторвала взгляд от календарных пометок.

— Ты идешь, Кэсси? — спросил ее Хоакин.

— Иду.

Она всегда была так радостно-трогательна в своем послушании. Казалось, ее чувств не задевал ни сухой повелительный тон его голоса, ни безличность приказаний.

Но она вспыхивала всякий раз, когда Хоакин называл ее уменьшительным именем. Так же, как его младшая сестра, Мерседес, которая как и все благоговела перед своим старшим братом и так же была ему послушна.

  1