Последние отзывы

  12  

Вначале техника кино была несложной. Ставится неподвижно камера, и снимается театральная сценка. Актеры входят, делают что нужно и уходят. Затем, очень скоро, люди поняли, что если поставить камеру на движущийся поезд, то картинка перед камерой, а потом и на экране, будет меняться. Камера может управлять движением, производить и воспроизводить его. И тогда камера пришла в движение, сперва осторожно, в студийном павильоне, потом мало-помалу она превратилась в действующее лицо. Она повернулась направо, затем налево. После чего понадобилось склеить полученные таким образом картинки. Это было начало нового языка, языка монтажа. Бунюэль, родившийся в 1900 году, то есть одновременно с кино, рассказывал мне, что, когда он ходил в кино в Сарагосе в 1907–1908 годах, там был «explicador»^[45] с длинной палкой, который должен был объяснять, что происходит на экране. Новый язык был еще непонятен. Он еще не был усвоен. Прошло время, мы к этому языку привыкли, но до сих пор великие режиссеры непрестанно его оттачивают, совершенствуют и даже — к счастью — его извращают.

Как и в литературе, в кино различают «благородный язык» (нарочито напыщенный и помпезный), обыденный язык (разговорный) и даже жаргонный. Также известно, что каждый великий режиссер, как сказал Пруст о великих писателях, изобретает, хотя бы отчасти, свой собственный язык.

У. Э.: В одном интервью итальянский политик Аминторе Фанфани^[46], родившийся в начале прошлого века, то есть когда кино еще не было по-настоящему популярным, объяснял, почему он редко ходит в кино: потому что просто не понимает, что персонаж, которого он видит сзади, — это тот самый человек, лицо которого он видел в предыдущее мгновение.

Ж.-К. К.: Действительно, приходилось принимать меры предосторожности, чтобы не отпугнуть зрителя, ступавшего на территорию нового искусства. В классическом театре действие длится столько же времени, сколько мы его видим. У Шекспира или Расина нет никаких прерываний внутри сцены. Время на сцене равно времени в зале. Кажется, Годар был одним из первых, кто снял сцену в спальне с двумя героями, в фильме «На последнем дыхании»^[47], а потом при монтаже оставил лишь несколько моментов, несколько фрагментов этой длинной сцены.

У. Э.: В комиксах, думается, эта условность времени повествования была осмыслена уже давно. Но мне, любителю и собирателю комиксов 30-х годов, плохо даются альбомы наиболее современных авторов, самых авангардных из них. В то же время не следует от них совсем отворачиваться. Я играл со своим семилетним внуком в одну из его любимых компьютерных игр, и он уложил меня на обе лопатки со счетом 10: 280. При этом я заядлый игрок во «флиппер» и часто, когда у меня есть свободная минутка, играю на компьютере и даже с некоторым успехом убиваю во всяких галактических войнах космических монстров. Но тут мне пришлось признать себя побежденным. Однако даже мой внук, каким бы одаренным он ни был, в свои двадцать лет, вероятно, не сможет понять новую технологию своего времени. Таким образом, есть области знания, где невозможно долго удерживаться на гребне новых веяний. Вы не станете выдающимся физиком-ядерщиком, если до этого в течение нескольких лет не впитывали всю информацию по теме и не старались быть на волне событий. Потом можете спокойно уходить в преподавание или бизнес. В двадцать два года вы гений, потому что всё поняли. Но в двадцать пять вам приходится уступить место другим. То же самое происходит с футбольными игроками: через какое-то время вы переходите в тренеры.

Ж.-К. К.: У меня как-то была встреча с Леви-Строссом^[48] — по настоянию издательства «Одиль Жакоб», которое хотело, чтобы мы вместе с ним сделали книгу-диалог. Он любезно отказался, со словами: «Не хочу повторять то, что раньше сказал лучше». Какая ясность ума! Даже в антропологии приходит время, когда партия — ваша, наша — уже сыграна. И это говорил Леви-Стросс, который при всем том дожил до ста лет!

У. Э.: По той же причине я уже не могу сегодня преподавать. Наше дерзкое долголетие не должно скрывать от нас тот факт, что мир знаний находится в беспрестанном развитии и что нам удалось в полной мере ухватить из него только то, что вместилось в ограниченный отрезок времени.

Ж.-К. К.: Как вы тогда объясните адаптивность вашего внука, способного в семь лет овладевать новыми языками, которые для нас, несмотря на все наши усилия, остаются чужими?

  12