Последние отзывы

  138  

И все-таки я мало-помалу приходила в себя. Блестящие инструменты не терзали череп. Сны становились безгласными и пустыми. Время замедляло ход, останавливалось, оползало беззвучно.

Пару раз мне звонили из института, однако не очень настойчиво: у аспирантов моего года учебных часов нет. Я бормотала о семейных обстоятельствах. На некоторое время меня оставляли в покое.

На исходе третьей недели я услышала хруст ключа. Муж держался неуверенно, глаза отца Глеба упирались в пол. Деликатно, как смотрят на инвалида, он поднял и отвел.

«Давненько!» – голос взял выше обыкновенного. «Вот, решили посидеть – как прежде», – муж потирал руки, нерешительно оглядываясь. Преодолевая слабость, я пригласила заходить. Забравшись в свой угол, отец Глеб устраивался поудобнее. До последней минуты я не могла поверить, что это уже началось.

Разговор не клеился. Подливая чай, муж направлял беседу и, словно оттягивая время, вел ее по нейтральной колее. Москва медлила. Вялотекущие слухи прочили в преемники владыку Антония, главным достоинством которого называли утонченный вкус. Коллекция, собранная претендентом на вдовствующую Ленинградскую кафедру, исчислялась сотнями единиц собрания. Злые языки болтали о том, что главнейшим удовольствием прочимого иерарха был тщательный уход за предметами старины. У стеллажей, заставленных бронзой и фарфором, владыка проводил долгие и плодотворные часы. Об этом муж рассказывал мрачно.

«Вот как нового назначат, так и будем дежурить по очереди – сидеть музейными бабками», – отец Глеб покачал головой. «А как… он выглядит?» – я спросила с трудом. Заеды в уголках рта мешали говорить свободно. «Совершенная породистая лошадь: продолговатый череп, знаешь, выкапывают из курганов, остренькая борода на две пряди, глаза немного навыкате, да и росту лошадиного», – муж описал с удовольствием. Отец Глеб взглянул коротко. «Но, в общем-то, говорят, мужик ничего, бывает и хуже, – под коротким взглядом муж устыдился. – Да что говорить, внешность дворянская, правда, с явными элементами вырождения», – все-таки он не удержался. «Значит – конец? – В прежние времена объяснений не требовалось. Оба понимали меня с полуслова. – А Николай?»

«Трудно представить, чтобы они сработались, – войдя в привычную колею, муж отвечал серьезно, – с другой стороны, делать нечего. На все воля Божья. Покойного владыку не заменишь. Плохо то, что об Антонии вообще говорят разное…» – «Мне проще, – отец Глеб перебил, – я и раньше, в общем говоря, в сторонке, а тебе – Всемирный совет, московские дела…» Муж потер лоб.

«Может быть, еще обойдется, – я сказала, имея в виду дворянское увлечение, – коллекция – дело хлопотное. Вот и будет ею заниматься». – «Хлопотное, но не настолько, чтобы терпеть инакомыслие. А потом, не с потолка же его назначили!» – оттопыренным пальцем муж ткнул в потолок. Короткая усмешка придала ясности: новый не потерпит крамолы. Я подумала, начнет с Николая.

«Если коса на камень, Николая уйдут с повышением», – муж сказал, словно расслышал. «А тебя?» – я спросила тихо. «Я не монах, такие приказы выполнять не обязан, – он ответил с напором. – Кстати, владыка Николай еще когда предлагал: в Японию, на семь лет, с рукоположением», – он дернул щекой. «Но ты же всегда… Только и мечтал…» Руки, лежавшие на коленях, задрожали мелко. Торопливо, пока не заметили, я спрятала в рукава.

«Но почему… Почему ты не поехал?» – я говорила, задыхаясь. «Ты бы не согласилась. Я знал заранее. Если ехать – одному. – Он помедлил. – Нет, я останусь здесь – до конца». Ради меня он отказался рукополагаться. Ногтями я царапала спрятанные кисти: «Ну и оставайся. Останешься, чем черт не шутит, станешь доверенным лицом – стирать пыль с дорогих украшений!» – «Замолчи, – муж прервал жестко. – Ты – больна». Руки, вырвавшись из норы, метались крысами. Глаза слезились и теряли фокус. Лица тех, кто сидел напротив, смещались и дрожали. Они сидели молча, но я слышала: речь о смерти.

«Дальше будет хуже, если не справимся», – до поры оставаясь в стороне, отец Глеб держался сумрачно. Теперь, когда он вступил, я увидела: губы, шевельнувшиеся мне навстречу, скривились радостью. Коротко отерев рот, он распустил тугой узел. Руки, ослабившие галстук, скользнули по лацканам, и, смиряя, он выложил их на стол и навалился грудью. Резким движением отец Глеб завернул рукава пиджака. Теперь я понимала: не справившись, муж привел подручного.

  138