29 
Но когда я проводил ее в театр и поехал домой, когда ее присутствие перестало сводить меня с ума, моя совесть наконец подала голос.
А как же Вероника?
Я только что бессовестно предал ее, когда позволил другой женщине целовать себя. И нет никакого оправдания в том, что Селин сделала первый шаг. Я мужчина и не должен был забывать о своем долге. Селин всего лишь слабая женщина, и к ней нельзя предъявлять такие же строгие требования, как к мужчине… Слабая? Черта с два!
Я вышел из такси и решил немного пройтись пешком, хотя погода еще меньше располагала к прогулкам, чем тогда, когда мы с Селин целовались на Трафальгарской площади. Слишком холодно, чтобы чувствовать себя уютно. Но как раз то, что надо, чтобы прийти в себя. Селин словно околдовала меня. И тогда, и сейчас. Она как сирена, увлекающая сладким пением на дно морское. Ее объятия сулят неземное блаженство, но что произойдет со мной, если я кинусь в них?
Если бы только все это произошло полгода назад, в Вене или Венеции! Тогда я был готов умереть ради Селин… Но что изменилось с тех пор? Она стала менее красивой или я меньше люблю ее? Нет, она все так же хороша, и мои чувства к ней остались прежними… Но почему же у меня на душе так противно?
Я шел быстро, не смотрел по сторонам и почти у самого своего дома налетел на девушку, сиротливо стоявшую у моего подъезда.
– Извините, – смущенно пробормотал я. – Надеюсь, я не очень сильно ушиб вас…
Я осекся. Передо мной стояла Вероника. У нее был очень печальный и потерянный вид. Наверное, из-за тонкого темного шарфа, который она надела на голову.
– Привет, – сказал я еще более смущенно.
Я не сомневался, что на моем лбу крупными буквами написано «виноват». Я никогда не умел притворяться или лгать…
– Что ты тут делаешь?
– Тебя жду, – ответила Вероника побелевшими губами. – Я звонила в твое историческое общество, и мне сказали, что ты должен был прийти и не пришел… Я очень волновалась… Думала, что с тобой что-нибудь случилось… Под машину попал или еще что-нибудь в этом духе…
Она всхлипнула, подбежала ко мне и обняла. Я машинально погладил ее по голове. Милая Вероника! Твое чутье не подвело тебя. Со мной действительно кое-что случилось, и гораздо страшнее, чем автомобильная авария.
– Как видишь, я в порядке, – попытался пошутить я. – У меня просто возникли… срочные дела.
Если она начнет меня расспрашивать, я пропал, со странным равнодушием подумал я. Сейчас мне не приходило в голову ни одного дела, по которому я мог бы без предупреждения пропустить собрание Королевского исторического общества. Интересно, знает ли меня Вероника настолько, чтобы понимать это?
– Я ужасно замерзла, – прошептала она. – Давай поднимемся к тебе.
Я с радостью согласился. Это давало мне некоторую передышку. Я пошел вперед, показывая Веронике дорогу, а заодно пытаясь сообразить, в каком состоянии я оставил свою берлогу и насколько прилично привести туда гостью.
– Как у тебя красиво! – ахнула Вероника с порога.
До сегодняшнего дня она ни разу не была у меня в гостях. Не знаю, что она нашла красивого в моей совершенно обычной квартире, но мне было приятно.
– Извини, здесь может быть не прибрано, – буркнул я.
Моментная неловкость немного приглушила воспоминания о Селин и осознание собственной вины. Я подумал, что неплохо было бы угостить Веронику чаем, и отправился на кухню, не говоря ей ни слова. Только когда маленький чайник закипел на плите, я сообразил, что уходить так внезапно было как минимум невежливо.
Я быстро вернулся в гостиную. Вероника стояла в той же позе, как я ее оставил, – в самом центре комнаты, безвольно опустив руки. Жалость резанула меня по сердцу, когда я увидел ее глаза. Однажды меня занесло в питомник для брошенных собак, так вот, у псин, которые с тревожной надеждой ожидали своих хозяев, было точно такое же выражение…
– Тебе с сахаром или без? – глупо спросил я.
– Что-то случилось, Майк? – ответила она вопросом на вопрос.
Я почувствовал, что краснею. Откуда она могла узнать? Неужели нас с Селин кто-то видел и поспешил доложить Веронике? Нет, невозможно, прошло слишком мало времени. Но тогда откуда? Все дело в проклятой сердечной чувствительности. Разве я сам не знаю, как больно отзываются в душе малейшие изменения в любимом человеке?
– Нет, – пробормотал я со всей убедительностью, на которую был способен. – Почему ты спрашиваешь?
Моя фальшивая бодрость не обманула бы никого. Но Вероника была готова обманываться и с радостью проглотила ложь. Затравленное выражение покинуло ее глаза, и она радостно улыбнулась.
29 
