63 
Пели птицы. Долгожительница слушала их, кивала сама себе, в пальцах, не собирающихся сдаваться артриту, мелькали вязальный крючок и пряжа. Она надела розовые слаксы и хлопковую блузку — подарок одного из старших внуков, — так как всегда любила яркие цвета. Кое-что не меняется с годами.
Потемневшая кожа была такой же морщинистой и мятой, как старая карта. Пару лет назад она жила самостоятельно, обихаживала сад, готовила еду. Но после неудачного падения, в результате которого почти двенадцать часов пролежала на кухонном полу, беспомощная от боли, поняла, что пришло время изменить жизнь.
Упрямая и не привыкшая ни от кого зависеть, она отказалась от предложений нескольких членов большого семейства переехать к ним. Раз уж не в состоянии жить одна, то будь она проклята, если станет для кого-то бременем. Здесь вполне комфортно, как в налаженном уютном доме, да еще и приличное медицинское обслуживание. В Мэдисон-Хаусе у нее собственная комната. И пусть работа в саду осталась в прошлом, по крайней мере, никто не мешает наслаждаться цветами.
При желании можно пообщаться с кем-то или уединиться, если компания не нужна. Милли Тобиас полагала, что, дожив до девяноста восьми лет, заработала право выбирать.
Ей нравилось принимать посетителей. Да, размышляла старушка, орудуя крючком, все прекрасно. День начался отлично: она проснулась утром, практически не ощущая привычной боли, только слегка дергало бедро, что означало приближение дождя. Ничего страшного, решила Милли, зато полезно для растений.
Пальцы работали, но она редко смотрела на них, те и так знали, что делать. Вместо этого наблюдала за дорожкой — глазам помогали толстые затемненные линзы. Она заметила молодую пару — долговязого мужчину с густой темной шевелюрой и гибкую девушку в тонком летнем платье с волосами цвета октябрьских листьев. Они шли рядом, взявшись за руки. Милли прищурилась на влюбленных и решила, что они выглядят милыми, как на картинке.
Она продолжала вязать, когда посетители сошли с дорожки и присоединились к ней в тени.
— Миссис Тобиас?
Милли изучила Макса — серьезный синий взгляд и застенчивую улыбку.
— Да, это я, — сообщила она скрипучим голосом с тягучим местным выговором. — А вы — доктор Квартермейн. В наши дни не было таких молодых докторов.
— Да, мэм. Со мной Лила Калхоун.
Хорошая фигура, решила Милли, и не рассердилась, когда Лила присела на траву возле ее ног и восхитилась вязаньем.
— Красиво. — Лила прикоснулась к тонкой голубой нити. — Что это будет?
— Посмотрим, что получится. Вы с острова.
— Да, родилась там.
Милли легко вздохнула.
— Тридцать лет я не возвращалась на остров. Не смогла жить на прежнем месте после потери моего Тома, но все еще слышу звуки моря.
— Вы долго были женаты?
— Пятьдесят лет. Мы прожили хорошую жизнь, родили восьмерых детей и всех успели вырастить. Теперь у меня двадцать три внука, пятнадцать правнуков и семь праправнуков.
Старушка хрипло засмеялась.
— Иногда я чувствую себя так, словно лично заселила этот древний мир. Вытащите руки из карманов, мальчик, — велела она Максу. — И подойдите ближе, чтобы мне не пришлось вытягивать шею.
Затем помолчала, пока он не выполнил указания.
— Это ваша возлюбленная? — спросила она Макса.
— О… ну…
— Так да или нет? — потребовала Милли, блеснув в усмешке зубными протезами.
— Ну же, Макс. — Лила послала ему веселую и ленивую улыбку. — Да или нет?
Загнанный в угол, Макс сердито выдохнул:
— Думаю, можно сказать и так.
— А он медленно соображает, да? — заметила Милли и подмигнула Лиле. — В этом нет ничего плохого. У вас ее глаза, — внезапно произнесла она.
— Кого?
— Бьянки Калхоун. Вы ведь пришли поговорить о ней?
Лила погладила руку Милли. Кожа казалась тонкой, как бумага.
— Вы помните ее.
— Я работала горничной. Она была настоящей леди. Красивой, с большим и добрым сердцем. До безумия любила своих малышей. Многие богатые дамы, прибывавшие на остров на летний отдых, с радостью бросали детей на прислугу и нянек, но миссис Калхоун любила сама заботиться о них. Всегда ходила с ними на прогулки или играла в детской. Каждый вечер готовила их ко сну и укладывала в кроватки, если муж не планировал ничего другого. Она была хорошей матерью и прекрасной женщиной.
Милли решительно кивнула и приободрилась, заметив, что Макс все записывает.
63 
