Последние отзывы

  33  

«Каких шмоток?» – я переспрашиваю.

«Помнишь, у нее еще сестра-фифа. Училась в Вагановском, пока не поперли. Выскочила за итальянца. Говорит, маленький, похож на мафиози. Счастлива!» – Яна заводит глаза мечтательно. «Постникова?! Так она же страшная!» – «Не Постникова, ее сестра. Говорит: счастье, что поперли. Стояла бы двадцать пятым лебедем. А теперь – пару раз наденет и шлет. Че-мо-да-нами», – она чеканит по слогам. «А Вострикова при чем? На нее ж не налезет». – «Так она и не носит. Навесит ярлыки и толкает как новое. Говорит: достало мотаться челноком. Одному дай, другому отстегни – и проводники, и таможня. Постниковой тоже выгодно. В общем, молодцы девки! Поднялись».

Вострикову я помню смутно – так, серая мышка. Теперь еще толстая. Толстая серая мышь.

«Ты что! Такая прикинутая! Спрашивала, как ты. Хорошо, говорю. В мебельном бизнесе. Оказывается, теперь покупают». – «Бизнес?» Мне не успеть за ее поворотами. «Да при чем здесь!.. Бывшие коммуналки». – «В бывших коммуналках воняет, – я говорю. – Гнилыми трубами». – «Подумаешь! – Яну не собьешь с толку. – Трубы так трубы: недолго и поменять. Подкопим, сделаем евроремонт. Как в Европе. Въезжают, потрошат до перекрытий. А потом все поновому: и пол, и перегородки... Ты только представь: коридор! Потолки... Три с половиной как минимум. А окна...»

У меня слипаются глаза. Подкопим, сделаем евроремонт... И все будет хорошо...

«Ладно, – она жалеет меня, – спи... Пойду посижу на кухне. Покурю...»

Коридор, оклеенный желтоватыми обоями... Рано или поздно мы обязательно съедемся: сменяем две двухкомнатные на одну коммуналку. Огромную, с потолками и окнами... Во сне я знаю: это не квартира. А мое выпускное сочинение. «Символика желтого цвета в романах Ф.М.Достоевского». Повезло, отличная тема. В моей памяти множество цитат: желтая каморка Раскольникова, лицо Мармеладова, Сонин желтый билет, мебель в кабинете Порфирия Петровича, перстень с желтым камнем...

Сейчас я возьму ручку и начну с самого начала... «Господи!» – обмираю от ужаса: цитаты, которые я учила, никак не подходят. Здесь живут другие персонажи. Те давным-давно умерли. Остались их внуки или правнуки. Теперь они тоже – старики...

Старуха – на ногах стоптанные бурки – крадется в кухню. Оглядывается, льет из горшка. Желтая струйка утекает в раковину. Уборная далеко, через три двери. Каждый раз не находишься... Сует под фартук. Крадучись, идет к себе...

Голая кухонная лампочка, желтый цвет вполнакала. В дверях – размытый силуэт. Женщина в синем фланелевом халате входит, направляется к раковине. Пускает горячую струю. В нос шибает старушечьей мочой. «Сука! Опять за свое...» Шагает, напирая на пятки, колотит в филенчатую дверь: «Сволочь! Башку пробью!»

В дверную щель лезет запах хлорки. Старуха принюхивается. Ей очень страшно. Та – молодая. Возьмет и изведет. Только и ждут ее смерти – зарятся на комнату. Старуха всхлипывает: «Отравители». Грозит желтушным кулачком...

Женщина в халате и рваных тапках выходит из своей комнаты. Дергает запертую дверь: «Оглох? Засел, алкаш поганый!»

Старик в застиранной майке шарит за унитазом: там припрятан мерзавчик. Выпивает единым духом. Желтый кадык работает как помпа. Оглядывается, сует за горшок. Стерва! Найдет, устроит выволочку... Моет, моет! Провоняла своими мылами... Плюет в пол.

Женщина уходит к себе. Садится в продавленное кресло. На днях явилась агентша. Каждому по отдельной плюс доплата. Старуха, гадина, уперлась: тут родилась – тут и помру...

Она думает: никогда не кончится. А эти? Богатые сволочи! Есть же деньги... Вот и кокнули бы старую суку. Теперь это просто: придушить – и всем хорошо.

Face down

Финской таможне понадобился договор на русском. Фридрих пожимает плечами: «Отправьте».

Я выхожу в приемную.

«А какой номер финского факса?» Елена поливает цветы. «Внизу, на договоре», – наклоняет леечку, льет осторожно.

Заправила. Face down. «Стой! – Катерина вскрикивает. – С дуба рухнула? Это же – наш!»

«Что случилось?» – Фридрих выглядывает из кабинета.

«Извините, – Елена улыбается. – Это я виновата. Чуть не разбила цветок». Катерина клонится над клавишами. Отводит тлеющие глаза. «В другой раз, – он оглядывает строго, – постарайтесь как-то потише. Я уж думал...»

«У тебя – другой, – Елена шепчет. – Тот, что у тебя, – наш. Для таможни. Настоящий договор – в сейфе».

У меня дрожат руки. Еще секунда, и я бы все испортила. На таможне я предъявляю подлинник. Во всяком случае, то, что считаю подлинником. На нем стоят подписи и печати...

  33