Последние отзывы

  38  

Жак уже рядом с Минной, которая протягивает ему руку без перчатки. Он прикасается к ней губами и ждёт, когда с ним поздоровается Можи… Но Можи благостно-спокойно курит, подняв глаза к лазурному потолку в белых барашках облаков… Минна наконец поднимается, поправив складки на юбке, и идёт к столу с прохладительными напитками, чтобы увести за собой любовника…

– Стакан оранжада, мадам… Минна, – молит он тихо, – вы же знали, что будете здесь сегодня вечером, и ничего мне не сказали…

– Это правда, – соглашается она, – я просто забыла. Он видит её в профиль, с бокалом в руке, в лучах яркого света. В настороженных глазах под полуприкрытыми ресницами таится молния; изящное вычурное ушко слегка порозовело от выпитого ею шампанского…

– Минна. – продолжает он, приходя в ярость от её красоты, – поклянись мне, что не пыталась утаить флирт с этим мерзким типом.

Она вздрагивает, но не поворачивает к нему головы.

– Разве среди моих знакомых есть мерзкие типы? И вы смеете так говорить со мной сегодня, именно сегодня?

Он отбрасывает надкушенный сандвич, который плюхается в тарелку с засахаренной вишней.

– Именно сегодня и могу я говорить с вами таким образом, потому что с сегодняшнего дня я страдаю, с сегодняшнего дня я тебя люблю!

Минна резко обернулась; её серьёзный взгляд устремляется в недоверчивые и печальные глаза любовника.

– С сегодняшнего дня? Потому что вы овладели мной? В самом деле? О, объясните мне, как из этого может возникнуть любовь? Скажите, вы любите меня больше, потому что днём…

Ему кажется, что он понимает, но это заблуждение; он думает, что Минна хочет подстегнуть его воображение огнём недавнего воспоминания, что ей приятно испытать ранящее наслаждение слов, сказанных почти во всеуслышание… Его детское лицо сангвинически вспыхивает, а затем бледнеет: он вновь меняется, и она видит его таким же беззащитным, как совсем недавно на улице Христофора Колумба. – Минна, когда ты нагнулась снять подвязки…

Он дрожит и бредит, левое колено дёргается точно так же, как там… Она слушает его очень серьёзно, не опуская глаз, не пугаясь обжигающих слов, а когда он умолкает, преисполненный стыда и восторга, восклицает еле слышно, в горестном изумлении:

– Это уму непостижимо!

Для парижанки, которая часто выезжает по вечерам, Минна встаёт рано. В девять часов, приняв ванну, она бодро и энергично поглощает ломтики поджаренного хлеба в своём белом будуаре. На каждом этаже этого нового дома есть одинаковые, белый будуар, маленькая гостиная с жемчужно-серыми обоями под дуб, большая гостиная с застеклёнными дверными проёмами… Это угнетающе действует на воображение; но Минна ничего не замечает.

Запахнувшись в просторный белый халат с золотыми кистями на поясе, она наслаждается, ещё не пресытившись восхитительным уединением, наступающим каждое утро после ухода мужа.

До полудня она будет одна – и можно будет гладко зачесать ставшие блестящими от расчёсывания гребнем волосы, что сделает её похожей на маленькую японочку; одна – чтобы долго смотреть в небо, угадывая, какая сегодня погода, и проверять указательным пальчиком, чисто ли выметены углы; одна – чтобы водрузить на шляпку вычурное украшение, которое рассыплется под её дыханием и опадёт на пол, словно колоски в поле; одна – чтобы грезить, писать, радоваться пьянящему одиночеству, которое всегда было для Минны лучшим советчиком.

Именно в такое зимнее утро, ясное и звучное, как сегодня, она побежала к Дилигенти, никому не известному итальянскому композитору. Она нашла его за пианино – настороженного, польщённого, нерешительного… Он был недоволен, что она потревожила его в такой час, и в наказание овладел ею, принеся Минне одно лишь разочарование…

Но сегодня Минна ощущает в себе душу благоразумной хозяйки дома. Вчерашняя её неудача – четвёртая по счёту – требует осмысления, и она в самом деле пытается это осмыслить, сидя перед пустой чашкой.

«Надо принимать меры. Положительно, это необходимо. Но я ещё не знаю, что делать. Однако так продолжаться не может. Я не могу переходить из постели в постель, ублажая этих господ с их „штучками“, а взамен получая лишь ломоту во всём теле и испорченную причёску, не говоря уже о ботинках – холодных, а порой и мокрых, так что неприятно их надевать… И на что я похожа? Ирен Шолье говорит, что нужно беречь себя, если не хочешь выглядеть на пятьдесят лет; она уверяет, что если вскрикивать „Ах! Ах!“, сжимать кулаки и притворяться, будто тебе не хватает дыхания, то им этого вполне достаточно. Возможно, им, мужчинам, этого достаточно, но мне – нет!»

  38