Последние отзывы

  32  

Пенни, мертвенно бледная, стояла, согнувшись под тяжестью обвинений, которые обрушил на нее Ник. Безответственная, эгоистичная, легкомысленная. Ей, казалось, не было оправдания. Она бросилась ему на шею. Она позволила ему жениться на себе, в то время как могла попытаться убедить мать не выполнять свои угрозы. За короткое время их совместной жизни она так и не смирилась со своим очевидным поражением. Но, как это ни удивительно, в глазах Ника, похоже, самый страшный ее грех — это то, что она исчезла.

— Иди спать… Уже три часа.

Пенни так и не сказала ему об Алане… Теперь необходимость сообщить ему о сыне казалась ей сродни смертному приговору. Если он и не возненавидел ее еще, то находится на волосок от этого. Пенни поняла, насколько терпимо относился к ней Ник. А терпение не являлось его врожденной добродетелью. На самом деле было просто непостижимо, почему он, при своей репутации, позволил какой-то девчонке причинить себе столько хлопот…

— Да, вот еще что, — ровным тоном произнес Ник, прервав ее размышления. — Я говорил о покупке дома для тебя здесь… Это был дурацкий порыв, и я прошу прощения за то, что сделал столь необдуманное предложение.

Пенни чувствовала себя так, словно получила пощечину. Его извинения были, несомненно, искренними. Очевидно, один внимательный взгляд на катастрофические последствия их совместной жизни излечил его от малейшего желания продолжать отношения с ней в какой бы то ни было форме. И Пенни никак не могла его в этом винить.

Ник смотрел, как Пенни покидает комнату, словно бы ничего не видя перед собой, и гадал, почему ему не стало легче. Почему вдруг почувствовал себя одним из тех, кто способен обидеть ребенка или животное. Он спрашивал себя, почему ему, которому свойственно в высшей степени круто обращаться с окружающими, потребовалось полтора года копить злобу, прежде чем сорвать ее на Пенни? Однако природные задатки все же возобладали, усмехнулся он и поморщился, заметив, как Пенни, прежде чем выйти, ударилась плечом о дверной косяк.

Поднявшись наверх, она прямо в одежде упала на диван. Собственная жизнь вдруг показалась ей безрадостной, унылой пустыней. Ник готов возненавидеть ее, и вряд ли у него есть основания относиться к ней лучше. Окончательно измученная, Пенни на четыре часа провалилась в сон, который не принес облегчения.

Когда она проснулась, кровать под балдахином была пуста. Семь часов утра. Пенни направилась в ванную, на ходу снимая одежду. Быстро помывшись, она натянула черное шелковое платье, которое мать подарила ей на день рождения. Вполне подходящий к случаю траурный наряд.

Зажав в руке свидетельство о рождении сына, она направилась вниз. Ступая все медленнее и медленнее, Пенни вошла в роскошную столовую. Ник сидел в одиночестве за дальним концом полированного стола. Он опустил газету, и стали видны непроницаемые темные глаза и мрачное красивое лицо. Безупречный в своем серебристо-сером костюме и бордовом шелковом галстуке, он выглядел зловеще. Но все равно его вид заставил сердце Пенни забиться быстрее.

— Не ожидал увидеть тебя так рано, — холодно заметил он.

— Я… Мне нужно поговорить с тобой, прежде чем ты уедешь.

Глубоко вздохнув, Пенни заставила себя преодолеть бесконечное расстояние от одного конца стола до другого, где сидел Ник.

Сложив газету, он с непринужденной грацией встал.

— Боюсь, ты опоздала. Я уже ухожу.

— Ник, вот свидетельство о рождении Алана, — почти прошептала бледная как смерть Пенни.

— Не понимаю, какой интерес оно может представлять для меня.

Не удостоив документ даже взглядом, Ник прошагал мимо нее к двери.

Пенни повернулась ему вслед так резко, что почувствовала боль в одеревеневшей спине. — Алан родился не шесть месяцев назад, Ник. Ему уже год… Он просто выглядит так, потому что появился на свет недоношенным.

Ник нахмурившись обернулся.

— С какой стати ты говоришь все это мне?

— Алану двенадцать месяцев, понимаешь? — упавшим голосом продолжила Пенни. — Той ночью… Ну, когда я, выражаясь твоими словами, залезла к тебе в постель… В общем, та ночь имела последствия. Мне действительно очень жаль.

7

Ник посмотрел на Пенни, рассеянно отметив, что на ней какая-то черная рубашка и что она кажется словно бы потухшей.

Двенадцать месяцев… Год?! Он что же — карлик?! Что там она сказала? Недоношенный? То есть, выражаясь человеческим языком, родился преждевременно? У него что-то не так? Может быть, он болен? Мгновенно вспыхнувший в сознании образ беспомощного маленького существа, над которым нависла угроза, заставил его побледнеть.

  32