41 
– А если бы Соммерсет был выведен из игры?
– Ну, тогда… – Ева внезапно замолчала и повернулась к нему. – Эй, об этом даже не думай! Обещай мне, дай слово, что ты не станешь его прятать. Так эту игру вести нельзя.
Рорк некоторое время молчал.
– Хорошо, пока не буду. Но запомни: я не позволю, чтобы его посадили в тюрьму за то, в чем виноват я.
– А в этом тебе остается только полагаться на меня. Однако, если ты снова преступишь закон, мне придется заняться Соммерсетом. У меня просто не будет другого выхода.
– Значит, нам надо объединить усилия и постараться не ставить друг друга в безвыходные ситуации. По-моему, обсуждая это, мы попросту теряем время.
– Черт возьми, ты заставляешь меня идти по жердочке через пропасть!
– Я это отлично понимаю, – сказал Рорк сухо, и, обернувшись, она увидела, что он смотрит прямо перед собой – холодно и мрачно.
– Ты говорил мне, что не можешь перемениться. Но я тоже не могу перемениться, Рорк.
– И прежде всего ты – полицейский? Ну что ж, лейтенант, продемонстрируйте свою профессиональную выдержку. – Он развернулся к компьютеру. – Сейчас я покажу тебе Марлену.
И Ева увидела смеющуюся девушку с голубыми глазами и длинными пшеничными волосами. Она вся светилась молодостью и весельем.
«Какая она была крошечная», – подумала Ева, глядя на тоненькую фигурку в белом платье с кружевами. В маленькой, как у куклы, руке у нее был тюльпан – розовый тюльпан с каплями росы на лепестках.
– Воплощенная невинность, – сказал Рорк едва слышно, нажал какую-то кнопку, и на экране появилась голограмма из дела Марлены.
Ева вздрогнула от ужаса. Кукла была сломана и вся в крови. Они сфотографировали ее обнаженной, и видна была каждая нанесенная ей рана.
– А это, – сказал Рорк, – невинность погубленная…
У Евы заныло сердце, но она, не отрываясь, смотрела на экран. «Ну почему?! – подумала она. – Почему опять ребенок? Почему так часто жертвами оказываются дети?»
– Будем считать, что ты обосновал свою позицию, Рорк. – Ева протянула руку, убрала с экрана голограммы, а потом обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
– Я бы снова поступил так же, – медленно проговорил он. – Без колебаний и без сожаления. А если бы я мог избавить ее от страданий, я пошел бы и дальше.
– Если ты думаешь, что я тебя не понимаю, ты ошибаешься. Я повидала не меньше твоего. И живу с этим – каждый день. Живу, отлично зная, что может один человек сделать с другим. И стараюсь делать все, что в моих силах.
Он внезапно закрыл ладонями лицо.
– Прости. Знаешь, эти воспоминания… Вина, беспомощность…
– Глупо винить себя.
– А кого еще винить? – резко спросил он, опуская руку.
Ева обошла вокруг стола и остановилась напротив Рорка.
– Винить следует О'Малли, Рили, Кэни, Роуэна, Макни и Калхуна. – Сейчас она знала, чем может его утешить. – Очевидно, я не должна этого говорить, но все-таки скажу. Ты был прав. То, что ты сделал, было необходимо сделать. Это было справедливое возмездие.
Рорк взял ее за руки, их пальцы сплелись.
– Мне так нужно было услышать от тебя эти слова!
Она осторожно убрала руки и повернулась к экрану.
– Давай работать. Нам надо переиграть этого ублюдка на его поле.
Они засиделись за полночь, и Ева заснула, едва коснувшись головой подушки. Но перед самым рассветом ее снова начали мучить кошмары.
Рорк сквозь сон почувствовал, как она мечется, тут же проснулся и повернулся к ней. Ева, тяжело дыша, пыталась освободиться от чего-то, что видела только она.
– Все в порядке, Ева.
Он попытался ее обнять, но она стала вырываться – судорожно, неистово.
– Не надо, не надо, не надо! – В голосе ее была мольба.
– Все в порядке, я с тобой. – Рорк крепко прижимал ее к себе, гладил по спине, по волосам, и Ева наконец начала успокаиваться. – Он тебя здесь не достанет. Мы его не пустим.
Рорк услышал долгий вздох, и тело ее обмякло. А он еще долго лежал, глядя в темноту и не выпуская ее из своих объятий.
Когда Ева проснулась, Рорка в постели уже не было. К этому она привыкла, но его не оказалось и на диване, где он имел обыкновение пить по утрам кофе, просматривая утренние биржевые сводки. Полусонная, Ева забралась в душ. Придя наконец в себя, она вдруг вспомнила сон – и застыла, протянув руку к халату.
Маленькая грязная комнатенка. Красные отблески за окном. Живот подводит от голода. Открывается дверь, и, пошатываясь, входит отец. Он пьян, но не мертвецки. Нож, который она взяла, чтобы отрезать кусок заплесневевшего сыра, с грохотом падает на пол.
41 
