– Некоторых из нас такая жизнь просто разрушила. В частности, она разрушила Ричарда. Он купался в фимиаме славы и почитания, однако это не мешало его работе на сцене. Там Ричард был просто гениален, но вне театра не было такого порока и греха, которым бы он не предавался с упоением. В нем появилась жестокость, особенно по отношению к женщинам. На своем пути он сломал жизнь не одной из них. Он любил похваляться подвигами в этой области, заключал на женщин пари: которая из них будет у него следующей. Мне это казалось… недостойным.
Стайлс откашлялся и отодвинул стакан.
– В то время в моей жизни появилась девушка, почти девочка. Мы часто встречались. Ничего серьезного между нами не было, но нам нравилось проводить время в компании друг друга. Тогда Ричард и открыл охоту на нее. Он соблазнил ее, грубо и вульгарно использовал и в конце концов уничтожил. Когда он выбросил ее, как использованный презерватив, она страшно страдала, просто не могла найти себе место. Однажды я зашел к ней – просто так, без предупреждения. Не знаю, что меня погнало туда. Когда я увидел ее… она пыталась покончить с собой и уже вскрыла себе вены. Я отвез ее в больницу. Я…
Он замолчал, и на его лице явственно отразились внутренняя борьба и боль. Затем Стайлс сделал над собой усилие и продолжил.
– Врачи спасли ее. Но внутри меня как будто что-то взорвалось, когда я увидел ее лежащей на больничной койке, бледную, измученную и опустошенную. Я напился и отправился к Ричарду.
Стайлс закрыл лицо руками.
– В тот вечер я мог убить его. Признаю это. Но жители соседних квартир вызвали полицию, и меня вовремя остановили. Потом я понял, каким бессмысленным был мой поступок. Он ничего не изменил, а мне стоил весьма дорого. Вместо того, чтобы уничтожить Ричарда, я мог разрушить свою собственную жизнь, карьеру. Вы знаете, что я принес ему свои извинения и предложил отступного. Он согласился пойти на мировую и потребовал засекретить это дело. Мне повезло, что это было в его собственных интересах: он старался сохранить свой имидж героя, а разбитая физиономия явно не вязалась с ним. Мне понадобилось три года, чтобы выплатить весь штраф, а также обещанную ему сумму. Потом я постарался забыть об этом.
– У меня сложилось впечатление, что у вас была целая куча причин люто ненавидеть этого сукина сына, – встрял Фини.
– Вероятно. – Закончив рассказ, Стайлс как будто успокоился. – Но ненависть требует большого количества времени и сил. Я предпочитал использовать их в более конструктивном плане. У меня было все, что я хотел, и я наслаждался жизнью. Я бы никогда не поставил все это на карту из-за ненависти к Ричарду Драко.
– Не такой уж это великий риск – обманом вложить нож в руки женщины, – ухмыльнулся Фини.
Стайлс резко поднял голову, его глаза сверкали от гнева.
– Я не использую женщин! За прошедшие почти двадцать пять лет я хорошо выучил этот урок. Да и Ричард Драко перестал интересовать меня много лет назад.
– А что стало с той женщиной? – спросила Ева.
– Я не знаю. – Он вздохнул с неподдельным сожалением. – Она отказалась поддерживать со мной отношения. Мне кажется, тот факт, что я знал о ее несчастье, мешал ей общаться со мной, делал невозможной для нее нашу дружбу.
– Мне представляется, она должна была быть вам благодарна.
– Она и была благодарна, лейтенант. Но так же, как и я, она хотела навсегда забыть этот случай, навечно оставить его в прошлом. А я своим присутствием постоянно напоминал об этом. Вскоре я уехал в Лондон, работал там, потом в Калифорнии, в Канаде… Все эти годы мы не поддерживали связи, и я ничего не слышал о ней.
«Звучит очень правдоподобно, – подумала Ева. – Может быть, даже слишком правдоподобно».
– Как ее звали?
– Это необходимо?
– Вы рассказали очень грустную историю, мистер Стайлс. Очень трогательную историю. Но ее пока никто не может подтвердить. Как ее звали?
– Анна Карвелл. – Он закрыл глаза, как бы заглянув в прошлое, потом снова открыл их и посмотрел на свои руки. – Ее звали Анна. Я рассказал вам все, что мог.
– Еще один вопрос. Где вы были вчера утром между десятью и одиннадцатью часами?
– Вчера? Это время моей ежедневной утренней зарядки. Я бегал трусцой в парке.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Я был один. – В голосе Стайлса вновь зазвенел металл; к нему возвращалась уверенность, но пока она еще требовала усилий над собой. – Вы долго еще собираетесь меня здесь задерживать? Я должен быть на похоронах.