Последние отзывы

  15  

– Подумать только! – восклицает Браг. – Эти люди не в состоянии правильно написать мою фамилию, – и он протягивает мне картонную карточку. – Видишь, они называют меня «Брань» в своей программке!

И в самом деле обидевшись, он исчезает за зелёной портьерой, поджав кроваво-красные губы, потому что другой слуга, не менее импозантный, чем швейцар, очень вежливо пригласил его на выход, тоже исказив его имя.

Через четверть часа настанет мой черёд… Я гляжусь в зеркало и нахожу себя уродливой – может, из-за того, что тут нет резкого электрического света, к которому я привыкла в своей гримуборной: он окутывает стены, как бы промывает зеркала, высветляет грим и придаёт бархатистость лицу… А вдруг место для выступления не покрыто ковром? Хоть бы они раскошелились, как говорит Браг, на какое-нибудь подобие рампы… Этот парик Саломеи сжимает мне виски и усиливает мигрень. Мне зябко…

– Твой черёд, старуха! Иди продавать свой талант. Едва войдя в гостиную, Браг тут же принимается стирать с лица слой белил, исчерченный бороздками струящегося пота. Продолжая говорить, он надевает пальто:

– Все там из высшего общества, это ясно. И сидят тихо. Переговариваются, конечно, вполголоса и громко не смеются… На, возьми два пятьдесят, моя доля за такси… Я ухожу.

– Ты меня не подождёшь?

– Нам всё равно в разные стороны. Ты в Терн, а я на Монмартр. А кроме того, у меня завтра в девять утра урок… Спокойной ночи, до завтра.

Ну всё! Пошла!.. Моя жалкая рахитичная пианисточка уже сидит за инструментом. Чуть дрожащей от волнения рукой я поправляю сине-лиловую легчайшую ткань, которой я как бы спелёнута. Пятнадцать метров газа – это и есть мой костюм…

Сквозь тонкую газовую сетку, в которую я поймана, я сперва вообще ничего не вижу. Мои чуткие босые ноги касаются жёсткого шерстяного ворса Настоящего персидского ковра…

Увы, рампы нет…

Короткое музыкальное вступление пробуждает и заставляет встрепенуться голубоватую куколку бабочки, которую я изображаю, музыка расковывает меня. Мало-помалу обволакивающая меня ткань разматывается, наполняется воздухом, взлетает, плавно опускается мне на плечи, и я предстаю почти обнажённой перед сидящими в зале, которые прервали свою бешеную болтовню, чтобы получше меня разглядеть…

Я их вижу, вижу помимо своей воли. Танцуя, изгибаясь, вертясь, я их вижу и узнаю!..

В первом ряду женщина, ещё довольно молодая, которая длительное время была любовницей моего бывшего мужа. Она не ждала увидеть меня сегодня, а я давно уже не думала о ней… Её огромные синие глаза – единственное, что в ней было красивого, – полны недоумения и страха… Не меня она боится, но моё внезапное появление резко вернуло её прошлое – она столько страдала из-за Адольфа, готова была всё бросить ради него, устраивала бурные сцены с рыданьями и криками, собиралась убить своего мужа и меня, бежать с Адольфом. Но он уже не любил её, она была ему в тягость. Он заставлял меня проводить с ней целые дни с просьбой – да что я говорю, с просьбой: с приказом! – вернуться не раньше семи вечера. Нельзя себе представить более удручающего времяпрепровождения, чем эти прогулки, – две обманутые женщины, которые друг друга ненавидят. Случалось иногда, что эта несчастная принималась рыдать, и я безжалостно глядела на её слёзы, гордясь тем, что сдерживаю свои…

И вот она – в первом ряду. Стульями заняли все свободное пространство, и она сидит так близко от меня, что я могла бы, будто в насмешку, коснуться рукой её белокурых волос – она теперь красится, потому что сильно поседела. Она заметно сдала за эти четыре года и глядит на меня с ужасом. Сквозь меня она прозревает свой грех, своё отчаяние, свою любовь, которая, быть может, уже умерла…

Я знаю и сидящую за ней женщину… и ещё одну. Они обе приходили ко мне пить чай каждую неделю, когда я была замужем. Возможно, они тоже спали с моим мужем. Впрочем, это не имеет значения… Ни одна из них не подаёт виду, что мы знакомы, но мне ясно, что они меня узнали, потому что одна изображает рассеянность и тихо, но нарочито оживлённо разговаривает со своей соседкой, другая демонстративно подчёркивает свою близорукость, а третья усиленно обмахивается веером и, покачивая головой, безостановочно шепчет:

– Как жарко, как жарко!..

С тех пор как я порвала с этими фальшивыми подругами, они все изменили свои причёски… Теперь они причёсаны по новой моде – волосы шапкой прикрывают уши и подхвачены лентой или металлическим обручем, что придаёт этим женщинам вид выздоравливающих больных с немытыми головами… Не видно больше милых затылков – ведь волосы больше не зачёсывают кверху, – ни нежных висков, вообще ничего не видно, кроме маленьких мордочек: челюсть, подбородок, рот, нос, – и потому они все стали теперь похожи на каких-то зверюшек… Вдоль стен зала и в глубине, за рядами стульев, – тёмная линия стоящих мужчин. Они устремлены вперёд с тем острым любопытством и ленивой галантностью, которые светский человек испытывает к женщине, по слухам, «деклассированной», которой они прежде почтительно целовали кончики пальцев в её гостиной, а теперь она, полуголая, танцует перед ними…

  15