10

Просыпаюсь утром с тяжестью в груди и с горьким чувством утраты, вспоминаю вчерашний день, яснее, чем когда-либо сознаю, что я до сих пор не простилась с детством, и упрямо сжимаю губы.

Нет, Максуэллу звонить рано. Надо повзрослеть, доказать на деле, что я могу быть другой, и уж потом… Как следует поступить потом, я еще не знаю. Но говорю себе: если нам с Максуэллом суждено быть вместе, мы еще непременно встретимся.

Задумываюсь. Нет, встречу я устрою сама, когда почувствую себя взрослой решительной женщиной. Хотя бы для того, чтобы попросить прощения.

Итак, у меня начинается новая жизнь. Сегодня суббота, о поисках работы нечего и думать, но можно, не теряя времени даром, заняться другими делами, чтобы не отвлекаться на них в понедельник. Во-первых, убраться в квартире. Во-вторых, пересмотреть гардероб и пополнить его одеждой, в которой можно чувствовать себя комфортно и уверенно хоть на собеседованиях, хоть на новом рабочем месте. В-третьих, не мешает сесть и хорошенько подумать о том, как жить дальше, наметить некий план.

За уборку я хватаюсь с необыкновенным рвением, и работа спасает от страшной тоски. Заканчиваю пылесосить и чистить во второй половине дня, принимаю душ, надеваю белую майку и джинсы и с тайной надеждой смотрю на экранчик сотового: вдруг он звонил, а я не услышала?

Увы. Максуэлл и не думал со мной связываться. Еще бы! Я на его месте вообще вычеркнула бы такую, как я, из памяти. Мне делается страшно, но я отчаянно борюсь с хандрой. Для этого, громко напевая, иду на кухню и варю кофе.

Звучит мелодия сотового. Я так стремительно вылетаю в прихожую, что чуть не переворачиваю на себя кофеварку и задеваю ногой табуретку — она с грохотом падает. Вбегаю в спальню, хватаю телефон и смотрю на экран.

На нем высвечивается папин номер. У меня падает сердце. Никогда прежде звонок отца так не огорчал меня.

— Привет, пап!

— Здравствуй, золотце! Как дела?

Я делаю глубокий вдох с намерением хоть в общих чертах рассказать отцу о своих бедах, но тут в моей голове будто щелкает переключатель и я вспоминаю, что поклялась себе жить совершенно по-новому.

— Дела? Хорошо, — как можно более весело говорю я.

— Голос бодрый, — отмечает папа. — Значит, все правда неплохо.

Я на миг зажмуриваюсь и, несмотря на боль, тихо радуюсь. Первое испытание я, можно сказать, прошла. Прежняя Келли Броуди думала в первую очередь о себе, а нынешняя — не желает понапрасну расстраивать отца. У него и своих тревог хватает.

— Как у тебя с работой?

— Хорошо. — Со смехом рассказываю про ложный сигнал о пожаре. — Нам уже дали команду освободить здание, когда выяснилось, что это ложная тревога.

Отец тоже смеется.

— Весело. Значит, ты теперь в отпуске?

— Ага.

— Отдохнуть не планируешь?

Я сейчас одержима идеей твердо встать на ноги, не желаю терять ни дня.

— Нет.

— Что ж, — со вздохом говорит отец, — решай, конечно, сама… Но я, признаться, надеялся, что вы хоть на недельку куда-нибудь выберетесь.

Вы! К моему горлу подступает ком, но я глотаю его и, чтобы не заплакать, больно кусаю губы.

— А мы с Ниной уезжаем в следующую субботу, — произносит отец.

Мне на ум приходит мысль: мама и папа, хоть и большую часть жизни прожили, воспитали дочь и, казалось бы, уже не особенно нуждаются в любви, нашли себе других милых. У меня же… Я останавливаю себя, сознавая, что во мне вновь говорит избалованный вниманием ребенок, на миг закрываю глаза и заставляю себя отбросить бессмысленное хныканье и порадоваться за папу.

— Наконец-то ты отдохнешь, — говорю я. — Давно бы так.

Отец негромко и счастливо смеется.

— Это все Нина. Если бы не она, я бы и в этом году обошелся без отпуска.

Я впервые в жизни, к своему великому удивлению, мысленно благодарю судьбу, что папа не один.

— Послушай! — восклицает он. — А может, нам сегодня снова поужинать вместе?

— Гм… — Я теряюсь.

— Или у вас другие планы? Если так, говорите прямо, мы не обидимся.

  45