– Я… я… Было очень трудно скопировать их. Рискованно. Но, зная, как вы заинтересованы…
– Заинтересован, да. – Дельрико не спеша переходил от растения к растению. – Итак, за несколько недель мисс Саммерс записала только три пленки?
– Ну, нет. Это все, что я сумел скопировать.
– И сколько там еще?
– Я не уверен. Может, шесть или семь. – Дрейк ослабил узел галстука, облизнул пересохшие губы и решил, что пора переходить к импровизации:
– У нее такой плотный график, мы не успели провести много времени вместе, но…
– Шесть или семь, – прервал Дельрико. – Однако ты приносишь мне всего три и неполный долг. – Его голос смягчился. Плохой признак. – Я разочарован, Дрейк.
– Копировать пленки опасно. Меня чуть не поймали.
– Это не моя проблема. – Дельрико вздохнул. – Я высоко ценю твою инициативность, однако требую остальные пленки.
– Вы хотите, чтобы я вернулся и снова влез туда?
– Я хочу пленки, Дрейк. Способ их получения меня не касается.
– Но я не могу. Если меня поймают, Ева сдерет с меня шкуру.
– Постарайся, чтобы не поймали. И постарайся больше не разочаровывать меня. Джозеф! – Внушительная фигура Джозефа заполнила дверной проем. – Джозеф проводит тебя, Дрейк. Мы скоро увидимся, не так ли?
Дрейк только кивнул и с облегчением вышел в прохладный переход. Дельрико поманил Джозефа в оранжерею.
– Маленький урок. Не трогай его лицо, оно мне нравится.
Самоуверенность Дрейка возвращалась с каждым его шагом. Старик оказался слабаком. Может, даже простит ему остаток долга, если удастся быстренько достать пленки…
– Какого черта!.. – изумленно воскликнул Дрейк, когда Джозеф схватил его за предплечье и сдернул с дорожки в грушевую рощу.
Это все, что он успел сказать. Кулак размером с шар для боулинга вонзился в его живот. Дрейк согнулся пополам, и воздух со свистом вылетел из груди, угрожая потянуть за собой завтрак.
Избиение было бесстрастным, методичным и очень эффективным. Одной рукой Джозеф поддерживал Дрейка в вертикальном положении, другой наносил удар за ударом по жизненно важным органам. Не менее двух минут тишину нарушали лишь хрюканье Дрейка и глухие удары кулака. Затем Джозеф просто разжал пальцы, и Дрейк свалился на землю. Понимая, что слова не требуются, Джозеф молча удалился.
Горячие слезы катились по лицу Дрейка. Он даже не представлял, что бывает такая боль, пронзающая все тело до самых кончиков пальцев. Его вырвало под цветущими грушевыми деревьями, и только страх, что кто-нибудь вернется продолжить избиение, заставил его подняться и на заплетающихся ногах добраться до машины.
Пол никогда не думал, что столь естественная обязанность, как отцовство, такой изнурительный труд. Он играл временного папочку всего один вечер, но половину этого вечера чувствовал себя так, словно проскакал бостонский марафон на одной ноге.
– Можно…
Пол не дал Дастину закончить:
– Парень, ты лопнешь, если съешь еще хоть крошку. Дастин с шумом втянул через соломинку чуть не половину большого стакана коки и ухмыльнулся:
– А попкорн?
Единственное, что они упустили. У парней железные желудки. Пол взглянул на Брэндона, изучавшего автографы баскетболистов на козырьке фирменной кепки. Мальчик поднял глаза, покраснел и улыбнулся.
– Это лучший вечер в моей жизни. – Он сказал это с простотой и уверенностью, свойственной мужчинам очень недолго и только в детстве.
Последнюю половину игры счет колебался в пользу то одной, то другой команды, вызывая бурные всплески эмоций и у зрителей, и у игроков. Неудачный бросок, перехват мяча под кольцом, переросший в драку… удаление.
– Он его толкнул! – завопил Брэндон, вскакивая и рассыпая попкорн. – Удалили не того парня! Вы видели?
Пол не видел, поскольку наслаждался реакцией Брэндона и не смотрел на площадку. Мальчишка, подпрыгивая, махал флажком, как топором. На лице сверкала испарина праведного гнева.
– Дерьмо! – в сердцах выпалил Брэндон и виновато покосился на Пола.
– Эй, не жди, что я вымою тебе рот с мылом. Я сам не смог бы сказать лучше.
Наблюдая за штрафным броском, Брэндон праздновал маленькую личную победу: к нему отнеслись как к мужчине. Как здорово, что мамы нет рядом.
Магнитные записи и черновые наброски унесли Джулию в послевоенные сороковые, когда Голливуд сверкал своими самыми яркими звездами, а Ева мчалась по его небосводу как ослепительная комета. Или – как заявила Шарлотта Миллер, а у нее были на то причины – безжалостная амбициозная пиранья, с наслаждением пожирающая конкурентов.