15

Местом для разговора была выбрана библиотека. Там было намного приятнее, учитывая, что в последнее время слишком много мрачных событий произошло в гостиной и вряд ли все чувствовали себя в ней уютно. А в просторной комнате, заставленной шкафами со старинными фолиантами, где низкие кожаные диванчики образовывали полукруг напротив большого деревянного стола, можно было как следует отдохнуть от волнений дня.

Грейвсон уже успел позаботиться обо всем. Как он узнавал о желаниях хозяев — неизвестно, но когда они вошли в библиотеку, то сразу заметили серебряный поднос с дымящимися чашками.

— Какое счастье, — по-детски захлопала в ладоши Леонарда. — Я умираю от желания выпить чашечку чая.

Восторг баронессы был встречен ледяным молчанием. Никто не собирался вести себя так, как будто ничего не произошло, и лишь она одна сделала попытку завязать светскую беседу, словно они просто так собрались ночью в библиотеке. Но Мэгги понимала баронессу. После слов Джеймса она вряд ли была расположена к откровенным беседам. В версии Леонарды было слишком много несоответствий, так что сомнений по поводу того, что она действительно делала в подвале и что она хотела от Джеймса, не было ни у кого. Баронесса это чувствовала и старалась хоть как-нибудь разрядить обстановку.

Когда все уселись на диванчики (причем Леонарда села рядом с Мэгги, как бы признавая ее своей защитницей), наступила тишина. Даже баронесса не решалась нарушить ее легкомысленной болтовней. Кэтрин, сидевшая напротив Мэгги и Леонарды, невозмутимо потягивала чай, леди Элизабет следовала ее примеру, однако чуть дрожавшие руки демонстрировали, что с невозмутимостью дела обстоят плохо. Берти садиться не стал вообще. Он отошел к ближайшему книжному шкафу, делая вид, что изучает разноцветные корешки.

Наконец леди Элизабет позвала его.

— Берти, по-моему, начать должен ты, — тихо произнесла она.

Берти повернулся. Его лицо было как никогда серьезно. Мэгги поразилась тому, как она могла так долго считать этого человека легкомысленным ловеласом. Это была лишь маска, как и говорил Джеймс, только под ней скрывался не безумный убийца, а серьезный и ответственный мужчина, на чьих плечах лежит очень тяжелое бремя.

— Я должен принести вам всем извинения, — начал Бертрам. — Я уже давно знал, что не все благополучно в нашей семье, но закрывал глаза на поведение Джеймса. Бабушка объясняла это слабостью его здоровья, и, хотя я понимал, что это скорее распущенность характера, я не предпринимал никаких шагов.

— А что с ним такое? — вставила Леонарда. Она уже оправилась от смущения и чувствовала себя вполне свободно. В душе она даже ликовала. Нет, не зря ее выбор сразу пал на Бертрама Аркрофта. В этом милейшем Джеймсе всегда было что-то странное.

— Тяжело говорить такое о младшем брате, но Джеймс — совершенно никчемный человек, ставящий свои интересы и желания выше всего на свете. Ему наплевать на семью, на честь, на бабушку, которая обожает его. Он считает, что весь мир обязан исполнять его капризы.

Джеймс вбил себе в голову, что бриллианты Кента должны принадлежать ему. Еще до реконструкции замка, до того как подвал был оборудован надлежащим образом, он неоднократно пытался выкрасть алмазы. Ему никогда не отказывали в деньгах, но он постоянно нуждался. Я устал выплачивать его карточные долги, и тогда Джеймс пригрозил мне, что найдет иной способ получить причитающиеся ему деньги...

Мэгги внимала каждому слову Берти и не верила своим ушам. Неужели первое впечатление настолько обманчиво? Когда она только появилась в Аркрофт-Хаузе, она была уверена, что это Берти — мот и игрок, что Джеймс олицетворяет собой настоящий аристократизм и достоинство. Этим и объяснялась разница в отношении к внукам со стороны леди Элизабет. Правда, не все укладывалось в эту теорию, так как Берти своим поведением постоянно опровергал созданный образ. Но в целом никто не сомневался, что Джеймс Аркрофт — идеал. На самом деле все обстояло совершенно по-другому, и Мэгги проклинала себя за слепоту...

— Я предлагал разорвать все отношения с Джеймсом и представить его самому себе, — продолжал Берти, и Мэгги поняла, что на секунду потеряла нить повествования, — но бабушка была категорически против.

— Ах, Берти, — простонала старая леди и зажала уши руками. — Я не могла так опозорить свою семью...

  55