Последние отзывы

  97  

— Может быть, она, в самом деле, верила, что поступает так ради твоего блага, даже разбивая свое сердце? — промолвил Саймон, вспоминая слова Катрионы, сказанные ему однажды.

Когда отец вновь посмотрел на Саймона, его глаза уже не слезились. Теперь в них читалось лишь презрение.

— Каждый раз, когда я смотрел на тебя, я представлял себе твою мать и вспоминал ту ночь, когда она прогнала меня. — Он бессильно опустил на стол сжатый кулак и в эту минуту походил скорее на обиженного ребенка, чем на одного из самых могущественных людей Лондона. — Твоя мать была эгоистичной, жестокой и бессердечной! С ее стороны было несправедливо столько лет скрывать от меня твое рождение. Когда же ей пришло на ум отправить тебя ко мне, для меня ты был чужим!

— Я никогда не был чужим, папа, — с нежностью в голосе промолвил Саймон. — Я всегда оставался твоим сыном.

Засунув медальон себе в карман, Саймон повернулся и вышел из библиотеки отца. В последний раз.

Катриона стояла на верхней площадке лестницы, ведущей в зал. Она боролась с искушением спрятаться за пальмой, высаженной в горшке. Дом под именем «Аргайл румз» славился своими великолепными залами для проведения лучших балов в Лондоне. Красивое здание театра вытянулось на добрую сотню футов. Длинный ряд коринфских колонн подчеркивал великолепие его стен и поддерживал свод потолка, выкрашенного в небесно-голубой цвет. Вместе с изображенными на нем пышными белыми облаками этот голубой потолок напоминал Катрионе небо в ее родных местах, каким оно бывает в весенний день.

Она ненадолго прикрыла глаза, стараясь не думать о том, что сейчас Эддингем со своими людьми, возможно, уничтожают последние остатки ее родового поместья.

Полдюжины хрустальных люстр, в каждой из которых было по двенадцать свечей из розового воска, отбрасывали мягкий свет на собравшихся в зале гостей. Некоторые из них увлеченно танцевали замысловатые па менуэта под изысканную музыку Моцарта, которую исполнял оркестр. Другие стояли отдельными группами, обмахиваясь веерами и потягивая пунш из хрустальных бокалов. Несколько вдовствующих аристократок в черных нарядах сидели в креслах вдоль стен, перешептываясь, друг с другом и бросая осуждающие взгляды через лорнеты на молодежь, которая слишком громко смеялась или слишком тесно прижималась друг к другу в танце.

Катриона понимала, что стоит ей войти в зал, как все начнут судачить о ней.

Она сделала глубокий вздох и поправила корсет платья, удивляясь, как Джорджина и дядя Росс сумели уговорить ее на такой безрассудный шаг. Когда они впервые заговорили о предстоящем бале, Катриона восприняла это предложение положительно. Утром следующего дня должен был завершиться бракоразводный процесс с Уэскоттом. Поэтому ее появление на балу в «Аргайл румз» с высоко поднятой головой и уверенной улыбкой представлялось Катрионе хорошей возможностью продемонстрировать лондонскому обществу, что ее сердце не разбито и честь не пострадала.

Поддерживая придуманный сценарий, Джорджина специально заказала для кузины у своей модистки с Йорк-стрит новое бальное платье из мягкого шелка девственно белого цвета, с завышенной талией.

Катриона оценила чувство юмора кузины.

Дополняя элегантную простоту платья, она вплела в распущенные волосы нитку белого жемчуга, одолженную у тети Маргарет.

Рассматривая толпу, Катриона пыталась успокаивать себя мыслью, что, по крайней мере, исключена вероятность, встретить здесь Саймона. Едва ли им суждено вращаться в одних и тех же кругах общества. Даже будучи сыном влиятельного герцога, он оставался бастардом. Следовательно, двери многих Домов Лондона будут для него навсегда закрыты.

Однако эта мысль не давала ей утешения. Наоборот, в сердце Катрионы поселилась ноющая боль, как будто из него по капле вытекала вся кровь.

Упавшая духом Катриона уже готова была уйти с бала, пока ее не заметила Джорджина. Но в этот момент рядом с ней появился дядя Росс. Он взял племянницу под руку и вопросительно заглянул ей в глаза:

— Дорогая моя, уж не собираешься ли ты покинуть наше общество?

— Как вы догадались? — изумилась Катриона, поднимая робкий взгляд на графа.

Дядя Росс надул щеки и горестно вздохнул:

— Точно так же смотрела на меня твоя тетя Маргарет в нашу первую ночь после свадьбы.

— Вы уверены, что готовы появиться в компании племянницы с таким скандальным прошлым? Не ляжет ли это позорным пятном на благородное имя Кинкейдов?

  97