Последние отзывы

  24  

В крепости не было ни одной нормальной уборной, расположенной над канавой с проточной водой, которая уносила бы прочь экскременты — в реку или в обводной ров. В этом отношении солдаты были устроены лучше. У Цезаря в каждом зимнем лагере имелись подобные нужники. Выгребные ямы он тоже разрешал отрывать, но — глубокие и с условием ежедневно посыпать их содержимое тонким слоем извести, ибо без этого даже в холодную пору такие ямы могли служить рассадниками болезней, загрязняя грунтовые воды, а солдат, настроенный на победу, не должен болеть. Но галлы таких тонкостей не понимали, ибо городов не имели и жили не скученно — в небольших поселениях или на хуторах. А войны их длились не долее нескольких дней. Поэтому они брали в походы своих жен и невольниц, оставляя на рабов все хозяйство, а на друидов — леса.

Деревянная дощатая лестница, ведущая наверх, в зал собраний, была пристроена к дому снаружи и защищена стенками и навесом от ударов стихий. Под ней Цезарь выкопал такую глубокую яму, что она походила скорее на колодец. Он копал до тех пор, пока не дорылся до подземного стока, впадавшего в реку. Не совсем то, но лучше, чем ничего. Этим сооружением стал пользоваться и Требоний, дозволив своему командиру в обмен пользоваться его купальней. По мнению Цезаря, сделка была неплохой.

Крыша дома была прежде соломенной, подобно любой галльской крыше, но Цезарь, как и все римляне, очень боялся пожара, а еще пуще — крыс и птичьих вшей, не без причины считая, что солому изобрели специально для них. Поэтому ее сняли и заменили шиферной плиткой, привезенной с пиренейских предгорий. Но все равно жилье Цезаря было холодным, сырым и плохо проветривалось через маленькие подслеповатые окна, защищенные к тому же сплошными ставнями, а не резными, хорошо пропускавшими воздух, как в римских домах. Впрочем, он не стал ничего менять, потому что обычно не оставался в Длинноволосой Галлии на отпускные полгода, какие предоставляли его войску дожди и зима, а отправлялся в Италийскую Галлию и Иллирию и путешествовал по ее городкам, пользуясь своим положением и наслаждаясь всем тем, что оно давало ему.

Но эта зима отличалась от прочих. Он не поедет ни в Италийскую Галлию, ни в Иллирию. Самаробрива на эти полгода становится его домом. Никакой череды соболезнований, особенно после смерти Аврелии. Дочь и мать умерли. Кто будет третьим? Хотя, если вдуматься, смерти всегда попарно врывались в его бытие. Гай Марий с отцом. Циннилла с тетушкой Юлией. Теперь дочь и мать. Да, только попарно. И что?

Его вольноотпущенник Гай Юлий Трасилл стоял, улыбаясь и кланяясь, наверху.

— Я пробуду здесь всю зиму, Трасилл. Что бы нам сделать, чтобы превратить это место в сносное жилище? — спросил он, поднимаясь по лестнице и стягивая свой алый плащ.

Двое слуг почтительно ждали, чтобы совлечь с него кожаную кирасу и юбку. Но сначала ему следовало снять алый пояс. Он, и только он, имел право дотрагиваться до этого символа высшей власти. Развязав пояс, Цезарь аккуратно сложил его и убрал в украшенный драгоценностями ларец, который Трасилл держал перед ним. Его нижнее платье из алого льна было подбито шерстью, достаточно толстой, чтобы впитывать пот. Многие римские генералы предпочитали на маршах тунику, даже посиживая в двуколках. Но солдаты маршировали в тяжелых кольчугах, поэтому Цезарь надевал кирасу. Слуги сняли с него походную обувь, надели ему домашние туфли из Лигурийского фетра и унесли военные доспехи на хранение.

— Надо выстроить новый дом, Цезарь. Настоящий, как у Гая Требония, — позволил себе усмехнуться Трасилл.

— Ты прав. Я завтра же займусь подбором участка.

Он улыбнулся и скрылся в большой комнате, обставленной в римском стиле.

Ее там не оказалось, но Цезарь услышал, как она в детской сюсюкает с малышом. Лучше подойти к ней сейчас, когда она занята. Тогда он уклонится от слишком бурных изъявлений любви. Иногда ему это нравилось, но не сегодня. Настроение было не то.

Так и есть. Она склонилась над детской кроваткой, ее сказочно пышная грива заслоняет ребенка, видны лишь два шерстяных пурпурных носочка. Она всегда одевает мальчика в пурпур, несмотря на недовольство Цезаря. Она — дочь царя, и ее сын тоже будет царем. Отсюда и пурпур.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как он вошел, и сразу выпрямилась. Глаза засияли, она широко улыбнулась, так велика была ее радость. Но, увидев его бороду, нахмурилась.

  24