191 
— Тогда почему ты так косо смотришь?
— Я… — Брут помолчал, потом решился сказать: — Гортензий очень болен.
Катон весь напрягся.
— А какое отношение это имеет ко мне?
— Он просит тебя прийти.
— Ну и пусть себе просит.
— Дядя, я думаю, ты должен увидеться с ним.
— Он не мой родич.
— Но четыре года назад ты сделал ему огромное одолжение.
— Отдав ему Марцию? Это не одолжение.
— Но он так считает. Я только что от него.
Катон поднялся.
— Ну хорошо, схожу. Ты со мной?
— Да, — устало выдохнул Брут. — Хотя мне надо бы двигаться к дому. Мать хочет знать, чем кончилось заседание.
Красные глаза под распухшими веками заблестели.
— Не говори ей ничего лишнего, она все равно поймет все не так. И поделится своим мнением с Цезарем. Он ведь ее любовник.
Брут издал странный звук.
— Цезарь в отсутствии уже много лет.
Катон обернулся.
— Значит ли это то, что я думаю, Брут?
— Да. Она сошлась с Луцием Понтием Аквилой.
— С кем?!
— Ты меня слышал.
— Но он же годится ей в сыновья!
— Определенно, — сухо подтвердил Брут. — Он на три года моложе меня. Но это их не остановило. Дело скандальное. Или станет скандальным, если о том проведает город.
— Будем надеяться, не проведает, — сказал Катон, открывая входную дверь. — Удалось же ей в течение многих лет держать в секрете связь с Цезарем.
Дом Квинта Гортензия Гортала был одним из самых больших и самых красивых на Палатине. Он стоял на немодной когда-то стороне с видом на долину Мурции и Большой цирк и дальше на Авентинский холм. Кроме большого сада перистиля на землях вокруг дома были роскошные мраморные пруды, в которых резвились дорогие сердцу хозяина рыбки.
После свадьбы Гортензия с Марцией Катон ни разу сюда не заглядывал. Постоянные приглашения отобедать и выпить вина отклонялись. Он не хотел видеть Марцию.
А теперь, вероятно, увидит. Гортензию, должно быть, уже за семьдесят. Многолетняя война между Суллой и Карбоном и последующее диктаторство первого помешали его карьере. Он очень поздно выбился в консулы, а до того вел разгульную жизнь, и теперь это привело к деградации его некогда мощного интеллекта.
Катон и Брут вошли в просторный атрий. Кроме слуг, там никого не было. Не было и признаков присутствия Марции, когда их проводили в комнату отдыха — так Гортензий называл помещение, более походившее на будуар, чем на кабинет или спальню. Удивительные фрески неэротического характера украшали ее стены, которые без этого выглядели бы аскетическими. Гортензий решил воспроизвести настенную роспись разрушенного дворца критского царя Миноса. Чернокудрые стройные мужчины и женщины в юбках заскакивали на тучных буйволов, висели, как акробаты, на их крученых рогах. Ни зеленых, ни красных красок, только синие, желтые и коричневые тона. Вкус Гортензия был безупречен во всем. Как же он, наверное, наслаждается Марцией!
В комнате стоял стойкий запах старости, экскрементов и еще чего-то неуловимого, предвещавшего приближение смерти. На большой кровати, покрытой синим и желтым лаком в египетском стиле, лежал Квинт Гортензий Гортал, когда-то отменный юрист.
Он усох так, что напоминал мумию, безволосую, иссохшую. Но ревматические глаза сразу узнали Катона. Тонкая, в темных пятнах рука с удивительной силой стиснула руку гостя.
— Я умираю, — жалобно всхлипнул Гортензий.
— Смерть приходит ко всем нам, — заявил этот мастер тактичности.
— Я боюсь ее!
— Почему? — спросил Катон с непроницаемым видом.
— Вдруг греки правы и меня ждет наказание?
— Ты имеешь в виду удел Сизифа и Иксиона?
Обнажились беззубые десны. Чувство юмора еще не покинуло умирающего.
— Я не очень хорошо себя чувствую, чтобы затаскивать на гору камни.
— Подумай сам. Сизиф и Иксион оскорбили богов. А ты, Гортензий, оскорблял лишь людей. За это не обрекают на муки.
— Да? А ты не думаешь, что богам угодно, чтобы люди относились друг к другу, как к ним?
— Люди не боги, поэтому — нет.
— Колесницы с душами умерших влекут две лошади, — успокоительно сказал Брут. — Черная и белая.
Гортензий хихикнул.
— В том-то и дело, Брут. Обе мои лошади черные. — Он повернул голову, посмотрел на Катона. — Я хотел видеть тебя, чтобы поблагодарить.
— Поблагодарить меня? За что?
— За Марцию. Она дала мне больше счастья, чем может заслуживать старый грешник. Самая замечательная и заботливая из жен. — Взгляд его блуждал по комнате. — Я был женат на Лутации, сестре Катула, ты знаешь. Она родила мне детей. Очень сильная, своевольная и очень черствая женщина. Она презирала моих рыбок. Никогда не смотрела на них. А Марция тоже любит смотреть на моих рыбок. Вчера она принесла мне Париса, моего любимца, в чаше из горного хрусталя….
191 
