Последние отзывы

  21  

Не за что.

Мгновение спустя он почувствовал, как рука соскальзывает с гладкой поверхности, а невыносимая масса собственного тела обрушивается на ту единственную точку, где он еще цеплялся рукой за камень и которая удержать его не могла. Два отчаянных удара сердца, и вот он висит — но как? И на чем? Он изо всех сил впечатал ногу в камень, почувствовал боль от расколовшегося ногтя на большом пальце и потянулся еще раз, пытаясь закогтить хоть какую-то опору. Он никак не мог взять в толк, почему он все еще здесь и не летит спиной вперед в пропасть. Легче легкого толкнуться от опоры, на которой стоит нога, и одновременно передвинуть руку по верхней части козырька — на ширину ладони, на пару пальцев. Если там ничего нет, значит, он упадет. Если что-то есть, зацепится. Он почувствовал кончиками пальцев каменную крошку, и мгновение спустя облачко пыли осело ему на лицо и запорошило глаза. Что само по себе уже не важно. Еще бы чуть-чуть, еще на один палец дальше, и он бы сорвался, что тоже не важно. Когда он сорвется, он прихватит с собой эту гору, и она разобьется внизу на кусочки. Сухожилия у него в руке были натянуты как тетива. Прежде чем он упадет, они лопнут. Кисти оторвутся от запястий и полезут наверх, на манер крабов, по гладкой скале. И тут он понял, что проиграл.

Но рука ухватилась за камень. Выступ вел к трещине. Пальцы проползли по ней чуть дальше и удержали вес тела. Он висел, как мертвый, понемногу приходя в себя и не веря в то, что и на этот раз его помиловали. Его тело двигалось так, как не могут двигаться человеческие тела — и в это он тоже не верил. Он потянулся к расщелине.

Когда из глаз потекли слезы и смыли каменную пыль, он посмотрел вверх и увидел над собой пронзительно-голубой диск неба, как будто расщелина эта была колодцем, а он упал на самое дно. Он вполне мог расклиниться в ней руками и ногами и понемногу подняться наверх; впрочем, подъем здесь был даже более удобным, чем он смел надеяться, и достаточно неровным, чтобы он фактически мог идти по нему вверх, как по лестнице с едва намеченными ступенями. Он оторвал от мяса остаток отбитого ногтя, поплевал на руки и снова полез вверх. Голубое озерцо света стало шире. Он перевалился через край, встал на ноги, и перед ним открылся совсем другой вид. Он добрался до плоской вершины Аракинфа.

Волнистый луг, поросший высокой, с пурпурными султанами травой, мягко окатанные уступы которого постепенно становились все глубже и глубже, пока, слева от него, не спускались к заросшей густым лесом террасе. Над гребнем ската виднелись верхушки самых высоких деревьев. Впереди, на расстоянии выстрела из лука, земля была прорезана узким ущельем, точные контуры которого трудно было различить из-за растущих по краям сосен. Налетавшие с севера порывы ветра играли с высокой травой, то прижимая к земле, то вновь давая подняться. Густой травяной дух взмывал в холодный здешний воздух и оседал обратно.

Но прямо у него под ногами трава была вытоптана сплошь, а дальше шла четко выраженная борозда из обломанных стеблей. Сыновья Фестия сделали здесь привал, а потом пошли дальше, даже и не пытаясь скрыть свои следы. Он почувствовал, как начинают саднить мышцы, и принялся переминаться с ноги на ногу и потирать руки. На западе солнце висело над горизонтом. Сколько времени у него ушло на этот подъем? Устье залива казалось ровным синим полотнищем. Лагуна у подножия горы уже успела уйти в тень, а дальше к северу горы окрасились розовым — по западным склонам. Поврежденный палец начал пульсировать. Он оторвал от хитона полоску ткани и встал на одно колено, чтобы перевязать его. Теперь на каждом шагу он будет оставлять знак о том, что ранен. Он прижал ладонью помятую траву, прикинув, насколько она упругая. Сыновья Фестия лежали здесь недолго.

Человеческий след вел через луг — гаснущий след их присутствия. Он вспомнил каменистые тропинки аркадских лесов: с какой неохотой они рассказывали о пробежавшей по ним дичи. Ему приходилось читать знаки на земле, привыкшей куда менее охотно расставаться со своими секретами, чем эта. Ободранные деревья говорили о голоде, пересохшие озерца — о жажде. Норы, гнезда и лежки — знаки безопасности и сна. Он видел, как большая стая скворцов внезапно очнулась от вялого предосеннего забытья и сорвалась из-под полога густолистного лаймового дерева. Внизу — опасность. Он стоял вниз по течению от места убийства, ждал, пока многократно отразившиеся от горных склонов ржание и вопли утихнут и сольются с обычным лесным гомоном, чтобы претвориться в нем и всплыть в чистом токе ручья в виде расплывающегося пятна крови, от которого шел сильный слитный запах человека и лошади. Так он увидел ее красный знак: убийца кентавров. Даже Аталанта оставляет следы.

  21