очень нудно 
138 
Мой Старик, раньше сидевший на корточках возле камня, вскочил. Зашагал вперед-назад. Кто из нас тень, Старик? ты понял, да?! в отличие от меня и подобно ей, ты всегда умел понимать.
Но как-то по-другому, по-своему.
Ей так не дано.
— Чего бы тебе хотелось, милый?
— Клятвы.
Все. Слово сказано. Хорошо, что мне по-прежнему скучно. Стихает детский плач вдали, сменяясь вопросительной тишиной; бесформенным камнем ожидает любовь в траве.
— Какой клятвы?
— Какую твоя Семья однажды дала Хирону Пелионскому. Нерушимой клятвы черными водами Стикса, что никогда и ни при каких обстоятельствах, тайно и явно, не станет посягать на его жизнь.
Сказанное грудью ударилось в фалангу копейщиков между нами.
И бродил туда-сюда Старик, кусая губы от возбуждения.
— Ты безумен, милый?
— Да.
Взгляд Старика был мне наградой.
Ее лицо отвердело, став ликом статуи. Вокруг нагой фигуры дрогнул призрак: латы, ужас эгиды, легкий шлем с гребнем… копье в руке. Крепость, сова и олива. Словно вопрошая, она запрокинула голову к небу: синева, вспененная облаками.
Я ждал. Скука, и любовь, и целый мир, переставший плакать.
Два облака налились чернотой. Будто в молоко сыпанули гость земли. Заклубились, грязные; грозные. Ворчание донеслось издали; но нет, детский плач не откликнулся, выжидая. Тучи, ранее бывшие облаками, двинулись навстречу друг другу, зависли на миг, размышляя; сошлись вместе.
Морщина молнии между ними.
И — гром.
Хрипотца затихающих раскатов.
— Хорошо, милый. Папа сдвинул брови. Если ты выполнишь… волю, ты получишь клятву. Значит, все-таки — воля. Не просьба. Значит, все-таки — отец невесты.
Значит, я действительно хорошо поработал.
— Но ты тоже должен будешь поклясться, милый…
— В чем?
— В том, что не допустишь ухода ахейцев из-под Трои до… до конца.
— До победного конца?
Она не ответила. Синие льдинки глядели в упор; ждали. И тучи над головой не спешили разойтись в стороны.
— Я дам такую клятву.
Старик вдруг стал хромать. Раскачиваясь и едва ли не подпрыгивая при каждом шаге, будто птичка-вертишейка. «Славно, славно…»— беззвучно дернулся рот знакомой присказкой.
Да, мой Старик. Конечно.
Только можно я не стану сдвигать брови?
— Я дам такую клятву. Сейчас я вернусь на Итаку, а в конце месяца отправлюсь выполнять… волю.
— Ты — умница, милый. Хочешь, я проведу тебя напрямую? тайными коридорами Семьи?
— Нет. Я безумец. Тайные коридоры нужны, когда не любишь; когда любишь, просто идешь. И еще: мне понадобится помощник.
— Хорошо. К концу месяца Диомед будет ждать тебя в Аргосе.
— Диомед? почему именно он?
— Диомед — мой сын, — спокойно ответила сова, и олива, и крепость.
* * *
На обратном пути нам встретился Ангел. Тощий аэд сидел у обочины, мучая лиру; когда я проезжал мимо, услышал:
- — …мы оба
- Любим хитрить. На земле ты меж смертными разумом первый,
- Также и сладкою речью; я первая между бессмертных
- Мудрым умом и искусством на хитрые вымыслы. Знай же,
- Ныне пришла я, дабы все с тобою разумно обдумать…
— Новая песня? — спросил я.
— Старая, — ответил Ангел. Останавливаться мы не стали.
АНТИСТРОФА-II
КРАСНАЯ КРОВЬ ВАС С ЗЕМЛЕЙ НЕ РАЗЛУЧИТ[82]
Итака.
Груда соленого камня на задворках Ионического моря.
Возвращаюсь, чтобы покинуть; чтобы вернуться.
Неужели так — вечно?
..только-только выбравшись из-за горизонта, Гелиос слегка щурился, окутываясь легкой дымкой — боялся, всевидец, ослепить сам себя. Кроме этой, упрямо следовавшей за золотой колесницей, дымки, на бирюзе небосвода не было ни пятнышка. Сезон испепеляющей жары медлил, ожидая появления Орионова Пса, и плоское блюдо земли, накрытое опрокинутой чашей небес, было не раскаленным, а просто теплым.
Живым.
Радуйтесь, твари земные, пока есть время!
Твари радовались. Стремглав носились над головами стрижи с ласточками, добывая пропитание горластому потомству; щебет стоял — уши закладывало! Басом гудели солидные, толстые, отливающие бронзой жуки, деловито жужжали пчелы, наперебой заходились стрекотом цикады в темной зелени олив и смоковниц — все спешили жить. Вкусить от пиршественного стола бытия, урвать лишнюю кроху, пока еще не открылись пред тобой мрачные врата Эреба и горькие воды Леты не плеснули прямо под ноги, приглашая сделать глоток забвения.
138 
