Последние отзывы

  97  

Мастема явился прямо передо мной, и мастерская, будто сметенная куда-то вдаль, расширилась, углубилась, и все менее значительные ангелы оказались где-то позади него, словно их снесло беззвучным неукротимым ветром.

Потоки света отражались его громадными золотыми крыльями, которые, постепенно расправляясь, заполонили все уголки все еще раздвигавшегося пространства, его красный шлем сверкал словно расплавленный. Мастема вынул из ножен свой меч.

Я отпрянул назад, заслонив собой Урсулу. Я подтолкнул ее к холодной, влажной стене и зажал там, у себя за спиной, надежно защитив простертыми назад руками, чтобы удерживать ее, чтобы ее нельзя, просто невозможно было отнять у меня.

– Ах, – сказал Мастема, кивая головой и улыбаясь. Меч был уже занесен вверх. – Стало быть, теперь ты готов провалиться в ад, лишь бы не видеть, как погибнет она!

– Именно так! – вскричал я. – У меня нет выбора.

– О нет, у тебя есть выбор.

– Нет, только не ее, не убивай ее. Убей меня и отправь туда, ладно, но дай ей еще один шанс…

Урсула рыдала у меня за плечами, пальцами вцепившись мне в волосы, ухватившись за них, словно видела в них свое единственное спасение.

– Отправь меня туда, и сейчас же, – решительно сказал я. – Давай, порази меня в голову, и я предстану перед судом Господа, чтобы умолять о ее спасении! Пожалуйста, прошу тебя, Мастема, убей меня, но пощади ее. Она не ведает, как просить прощения. Пощади ее хоть на этот раз!

Держа меч над головой, он протянул руку, схватил меня за ворот и дернул к себе. Я почувствовал, что Урсула прижалась ко мне. Он склонился надо мной и смотрел вниз своими лучезарными глазами.

– И когда она это постигнет и когда этому же научишься ты сам?

Что мог я ответить? Что мог я поделать?

– Я научу тебя, Витторио, – сказал Мастема тихим, кипящим от раздражения голосом. – Я научу тебя, чтобы каждую ночь в своей жизни ты знал, как просить прощения. Я научу тебя.

Я ощутил, что поднялся над землей, чувствовал, как мои одежды раздуваются ветром, чувствовал ее крошечные руки, ухватившиеся за меня, и тяжесть ее головы у себя на спине.

Нас тащили сквозь все улицы, и вдруг перед нами возникла громадная толпа из праздных смертных, только что вывалившаяся из винной лавки толпа пьяных, радостно гогочущих людей, огромное скопище распухших от непробудного пьянства лиц в развевающихся на ветру темных одеждах.

– Ты видишь их, Витторио? Ты видишь тех, которыми питаешься? – потребовал ответа Мастема.

– Я их вижу, Мастема! – отвечал я, пытаясь на ощупь схватить ее за руку, найти ее, удержать, защитить. – Я действительно вижу их, я вижу.

– Во всех и в каждом из них, Витторио, есть то, что я вижу в тебе самом, и в ней тоже: человеческая душа. Ты знаешь, что это такое, Витторио? Можешь ли ты представить себе это?

Я не осмелился ответить.

Толпа расползлась по всей освещенной луной площади и подтягивалась к нам ближе, хотя все еще оставалась беспорядочной.

– Некая искра Божьей воли, воплощающая всех нас в каждом из них, – выкрикнул Мастема. – Некая искра невидимого, едва уловимого, священного, таинственного – искра того, кто творит все сущее.

– О Господи, – воскликнул я. – Взгляни на них, Урсула, ты только взгляни на них!

Ибо каждый из них, будь то мужчина или женщина, невзирая на возраст – и старые, и молодые, – засветился вдруг расплывчатым, но устойчивым золотым сиянием. Некий свет исходил от каждого из них и окутывал каждую фигуру; каждый превратился в едва различимый световой силуэт, стал расплывчатым, почти прозрачным телом, при этом повторяющим очертания каждого человеческого существа. И всю площадь затопило золотое сияние.

Я взглянул вниз, на собственные руки, – их тоже обволакивала эта таинственная, невесомая субстанция, это восхитительно сверкавшее божественное присутствие, этот изысканный, неиссякаемый свет.

Я закружился на месте, одежды развевались вокруг меня, и вдруг я заметил, что то же пламя окутало и Урсулу. Я увидел ее, живую и дышащую, внутри него и внезапно осознал, превосходно понял: я всегда смогу видеть это сияние. Я никогда больше не смогу видеть живые человеческие создания независимо от того, грешны они или праведны, вне этого расширяющегося, ослепляющего пламени души.

– Да, – прошептал Мастема мне на ухо. – Да. Навечно. И всякий раз, когда насыщаешься, каждый раз, когда станешь запускать свои проклятые клыки в трепещущую шею, каждый раз, когда будешь пить из нее отвратительную кровь, которую будешь усваивать подобно самой свирепой из Божьих тварей, ты будешь видеть, как трепещет этот свет, как он старается выжить… А когда чье-то сердце остановится по воле твоего голода, ты увидишь, как этот свет улетучится!

  97