59 
— Оставь работу на потом, полежи немного. У нас достаточно времени… Да, Йинг Тьян умеет доставлять хлопоты другим. Я хотел, чтобы она помогла, но теперь я сам тебе помогу.
— После твоей помощи не будешь знать, что делать, — и Риэ, вытирая мокрые руки, вернулась в комнаты.
В полутемном помещении, где оконные рамы задерживали лучи утреннего солнца, зрачки Риэ под набрякшими веками казались пещерками, дырочками на поверхности глубокого колодца глаз. Ее раздавшееся тело мучили не утихавшие, а наоборот, копившиеся с каждым годом страдания от сознания собственного бесплодия. «Я права. Но я женщина-неудачница», — в неизменной доброте, с какой Риэ всегда относилась к ныне покойной свекрови, присутствовало именно это самоистязание. Будь у нее ребенок, будь у нее много детей, она смогла бы окутать, растворить мужа в своей мягкой сладкой плоти. Из мира начинали уходить те, кому было отказано в продолжении рода, — об этом напоминал запах гниющей рыбы, который долетел с моря во второй половине осени. Риэ трепетала теперь перед мужем, который получил такие деньги.
Когда-то давно Хонда старался облегчить страдания жены, мечтавшей о невозможном. Теперь же он чувствовал отвращение к тому, что жажда невозможного, родившаяся у него в груди, делало его и жену в какой-то мере сообщниками. И от этой новой антипатии жизнь Риэ становилась еще тяжелее.
«Где ночевала Йинг Тьян? Почему она там осталась? В общежитии студентов-иностранцев, должно быть, строгие правила. Но тогда почему? И с кем?» Хонду преследовали эти мысли. То было обычное беспокойство. Из ряда тех, что испытываешь по утрам, когда плохо побрился, или ночами, когда никак не можешь устроиться на подушке. Тревога похожая и непохожая на чувства, отдаленная, но крайне необходимая в жизни. Он ощущал в душе присутствие чего-то постороннего. Такого же постороннего, как вырезанная из черного дерева фигурка Будды в джунглях.
Жена подробно обсуждала всякие мелочи. Как встретить гостей, как распределить по гостевым комнатам тех, кто останется ночевать. Но все это совсем не интересовало Хонду.
Наконец Риэ заметила, что мысли мужа бродят где-то далеко. Риэ, которая прежде никогда не тревожилась, когда муж затворялся надолго в кабинете (потому что точно знала, что его занимают там законы), теперь понимала, что рассеянность Хонды говорит о горящем в душе пламени, молчание свидетельствует о каких-то планах.
Риэ посмотрела туда, куда был направлен взгляд мужа, собираясь там что-нибудь обнаружить. Но перед глазами Хонды, глядевшего в окно, был только двор, где на ветках расселись синички.
Гостей пригласили к четырем часам, так как хотели показать им окружающий пейзаж при свете дня. Около часа пришла Кэйко и объявила, что будет помогать. На помощь Кэйко не рассчитывали, поэтому и Риэ, и Хонду обрадовало ее появление.
Риэ, хотя у Хонды появилось много новых знакомств, как ни странно, сблизилась именно с Кэйко. Она как-то сразу уловила в ней отсутствие враждебного. В чем это проявлялось? Все в Кэйко — ее покровительственная любезность, великолепная грудь и полные бедра, спокойная манера говорить, даже аромат духов — внушало какое-то доверие скромной от природы Риэ. Это было как оттиск красной правительственной печати на похвальном листе, которого был удостоен булочник.
С кухни доносились голоса женщин, и Хонда со спокойной душой, сидя у камина, раскрыл свежую газету, привезенную Риэ из Токио.
На первой странице вверху — статья «Общий план административного соглашения», в которой указывались те шестнадцать мест, где после вступления в силу японско-американского «договора безопасности» оставались американские военные базы, здесь же была напечатана беседа с американским конгрессменом Смитом. «Мы обязаны защитить Японию. Не позволим проникнуть туда коммунистическим идеям». В статье излагалась позиция американской стороны. На второй странице подробно и с некоторой озабоченностью сообщалось о «тенденции к подъему деловой активности в Америке», что рассматривалось как «новая ситуация, обратная кризису в Западной Европе с его уменьшением спроса и свертыванием производства».
Однако мысли Хонды постоянно возвращались к Йинг Тьян. По поводу ее отсутствия можно было фантазировать сколь угодно. Свобода этих фантазий даже обеспокоила его. От самых страшных до самых циничных — реальность выдавала срезы многочисленных, как в ониксе, слоев. Ему казалось, что часть из встававших перед его глазами образов он в действительности никогда и не встречал.
59 
