28 
Двадцать семь каменных пещер в нависшей над притоком реки Годвари скале были выдолблены во втором веке до нашей эры, в пятом и седьмом веках нашей эры, и, кроме восьмой, девятой, десятой, двенадцатой и тринадцатой пещер, принадлежащих эпохе учения Хинаяны, все они относились к периоду буддизма Махаяны.
Хонде хотелось после посещения Святой земли столь живого индуизма увидеть развалины, оставшиеся от погибшей религии.
Он был обязан отправиться туда. Почему-то был просто обязан.
Мысль о том, что это необходимо было сделать, укрепило и то, что как в самих пещерах, так и в окрестностях гостиницы, где он остановился, не было вихрящейся толпы, а царили тишина и чистота.
Да и то сказать, рядом с Аджантой не было места для ночлега. Хонда заказал гостиницу вместе с поездкой в знаменитую памятниками индуизма Эллору, поэтому его гостиница располагалась в Аурангабаде — от Эллоры это было на расстоянии миль в восемнадцать, а до Аджанты оттуда было шестьдесят шесть миль.
Заботами компании «Ицуи» в гостинице для Хонды был приготовлен лучший номер, ждала первоклассная машина, шофер-сикх был чрезвычайно почтителен, и все это вызывало раздражение у других туристов — англичан. И в ресторане перед тем, как отправиться из гостиницы в поездку, Хонда ощущал молчаливую враждебность англичан по отношению к себе, единственному здесь азиату. Она проявлялась даже внешне. Официанта, который подал яичницу с беконом прежде на стол Хонды, подозвал и грубо обругал сидевший с супругой за соседним столом властный старик с пышными усами, по виду отставной военный. После этого все блюда на стол Хонды подавали в последнюю очередь.
Подобный инцидент омрачил бы душу любого путешественника. Но на Хонду это не произвело особого впечатления. После посещения Бенареса его сердце покрыла толстая броня, и все просто скользило по ней. Если подумать, то чрезмерная почтительность официанта была связана со щедрыми чаевыми, заплаченными компанией «Ицуи», и Хонду, со времен своего судейства усвоившего положение об «уважении ранга клиента», происшедшее ничуть не уязвило.
Прекрасная черная машина, тщательно отполированная руками не менее пяти человек, ожидала Хонду, отражая буйно цветущие в саду перед гостиницей цветы. Вскоре он уже катил на ней по чудесным степям Западной Индии.
Здесь нигде не ощущалось присутствия человека. Только иногда, разбрызгивая воду придорожного болота, пробегала перед машиной, блестя темно-коричневой шкуркой, мангуста или выглядывали из кроны деревьев длиннохвостые обезьяны.
В груди у Хонды родилось предчувствие очищения. Очищение по-индийски уж очень пугало, виденные им в Бенаресе обряды до сих пор охватывали жаром тело. Он жаждал глотка чистой воды.
Простор степи успокаивал Хонду. Ни полей, ни трудившихся на них людей — безграничная, дивная степь пускала к себе только глубоко-синего цвета тени акаций где-то на горизонте. Болота, речушки, желтые и красные цветы — а над всем этим огромным нимбом висит раскаленное небо.
В этой природе не было ничего возвышенного или пылкого. Она праздно дремала в окружении сверкающей зелени. Для Хонды, чью душу обожгло зловещее, страшное пламя, степь была само спокойствие, здесь вместо брызг жертвенной крови из зарослей разлетались девственно белые цапли. Их белизна темнела, когда они пролетали в тени глубокой зелени, а потом снова ослепительно являлась свету.
Разбросанные по небу в той стороне, куда они ехали, чуть скрученные, с лохматыми краями облака сияли шелком. Даже синева не могла соперничать с их блеском.
Хонду умиротворяла одна мысль: «Скоро я окажусь там, где царит буддизм. Пусть даже поверженный, лежащий в руинах».
Чудесное красочное изображение Будды — так в мечтах представал буддизм — он воображал кусочком льда, и среди безмятежной тишины этих степей в душе уже зарождалось предчувствие заброшенности и одиночества.
Хонда неожиданно ощутил, что возвращается домой. Из владений живого, крикливого индуизма он теперь возвращался туда, где колокол храма был уничтожен, но именно поэтому звуки его пропитали все вокруг и жили. Когда Хонда думал о Будде, который ждал его там, куда он возвращался из царства Абсолюта, то ему казалось, что в буддизме он не встречал стремлений к категоричности. Тишина родных мест, о которой он грезил, была сродни этому движению к закату и разрушению. На краю этого дивного раскаленного небосвода скоро появится место упокоения буддизма, то, что от него осталось. Еще не видя, Хонда явственно ощущал все то, что исцелит его обожженную пламенем душу — темный холодный воздух, прохладу камня в пещерах, чистоту горной воды.
28 
