очень нудно 
9 
— Знаешь что? — произнес он тоном заговорщика. — Я сам подумал об этом всего минуту назад, и, признаться, начал беспокоиться: грязь и все такое, сам понимаешь. Но у дождя есть и положительные стороны; пушечные ядра станут застревать в мокрой земле, и картечь не сможет бить слишком далеко. Нам будет трудно драться под дождем, но ведь им тоже… И, чтобы покончить с этой темой, могу тебя заверить, что в эту пору дожди в Испании редкость.
Фредерик опорожнил свой стакан. Он вовсе не любил коньяк, но гусару полагалось пить и сквернословить. Коньяк всё еще давался юноше легче ругательств.
— Дождь сам по себе меня не слишком беспокоит, — откровенно признался Фредерик. — Какая разница, где умирать: в грязи или на сухой земле, к встрече со смертью все равно не подготовишься. Конечно, если ты не можешь управлять своими чувствами, когда они похожи на страх…
— А вот это слово, сударь, — де Бурмон сердито нахмурил брови, подражая полковнику Летаку, — гусару не пристало произносить, эхем, никогда…
— Разумеется. Я готов взять его обратно. Гусар не знает страха смерти; а если и узнает однажды, пусть это остается его личным делом, — продолжал Фредерик, следуя за причудливыми извивами собственных раздумий. — Но как быть с другим страхом, страхом, что удача изменит тебе в бою, что слава обойдет тебя стороной?
— А! — воскликнул де Бурмон, всплеснув руками. — Такой страх я уважаю.
— Об этом я и говорю! — пылко заключил Фредерик. — Мне совершенно не стыдно признаться, что я действительно боюсь — боюсь, что дождь или еще какая-нибудь проклятая стихия помешает моей встрече со славой. Я думаю… Я думаю, что смысл жизни человека вроде тебя или меня в том, чтобы бросаться в бой с пистолетом в одной руке и саблей в другой, с криком: «Да здравствует Император!» А еще, хотя признаваться в этом немного стыдно, — продолжал он, слегка понизив голос, — я боюсь… Впрочем, это не совсем подходящее слово. Не хотелось бы пропасть ни за что, кануть во тьму, ничего не совершив, попасться на дороге какому-нибудь зверью, как несчастный Жуньяк, вместо того, чтобы скакать под императорским орлом навстречу меткой пуле или честному клинку и умереть с оружием в руках, как подобает мужчине.
При упоминании Жуньяка де Бурмон побледнел.
— Да, — сказал он хрипло, отвечая скорее собственным мыслям. — Этого я и сам боюсь.
Несколько мгновений друзья молчали — каждый думал о своем. Наконец де Бурмон тряхнул головой и потянулся к фляжке с коньяком.
— Черт побери! — воскликнул он чересчур бодро. — А что, приятель, давай уж допьем эти два глотка, и пусть Господь с интендантами пошлют нам завтра еще.
Вновь зазвенели стаканы, но мысли юноши были уже далеко, в родном городе, у постели, в которой умирал его дед. Как ни мал был тогда Фредерик, в его памяти остались горестные картины: плотно закрытые ставни, не пропускавшие в дом солнечный свет, женский плач в гостиной, мокрые глаза отца; черные сюртуки и красные физиономии родственников — уважаемых в городе купцов. Дед полулежал в кровати, опираясь на подушки, его исхудавшие, утратившие былую силу руки покоились на одеяле. Болезнь заострила орлиные черты старика, еще при жизни превратив его лицо в посмертную маску.
«Он больше не хочет жить. Просто не хочет…» Слова матери, сказанные едва различимым шепотом, потрясли маленького Фредерика до глубины души. Старый Глюнтц давно отошел от дел, поручив торговлю своему сыну. Тяжкий недуг, поразивший суставы, до конца дней приковал его к постели, лишив надежды не только на выздоровление, но и на быструю, легкую смерть. Конец приближался неуклонно, но мучительно медленно. В один прекрасный день старик устал ждать, отказался от пищи, и с тех пор лежал неподвижно, не внемля отчаянным призывам домашних, всеми оставшимися силами торопя смерть. Последние дни своей жизни старый купец провел в темной спальне, отвечая на мольбы детей и внуков непостижимым молчанием. Его земное существование подошло к концу. Проницательный, как все дети, Фредерик догадался, что дед больше ничего не ждал от жизни и потому добровольно отказался от борьбы за нее.
Предстоящая битва не слишком тревожила юношу. Фредерик был готов ко всему — даже к тому, что валькирии из северных саг, которыми он зачитывался в детстве, спустятся на поле боя, чтобы пометить обреченного героя своими поцелуями. Молодой человек знал, что будет достоин мундира, который носит. Когда он вернется в Страсбург, Вальтер Глюнтц сможет по-настоящему гордиться своим сыном.
9 
