Последние отзывы

  80  

Он явно был в шоке. В те годы правила применения оружия были куда менее строгими, чем сейчас, но он, похоже, впервые застрелил человека. К тому же полицейских обмануло мужское пальто Элейн – они думали, что их цель крупнее и опаснее. Я почти сочувствовал инспектору, хотя меня потрясла смерть девушки. Видите ли… я всерьез считал, что мы бессмертны.

Минут через десять приехала «скорая», звук сирены взрезал тишину ночи. Я ожидал, что Элейн вернется к жизни, почти не сомневался, что она способна это сделать. Только когда тело завернули в полиэтилен и положили на носилки, я начал осознавать: воскрешения не будет. Но, даже после того как «скорая» умчалась, завывая сиреной, я не до конца утратил абсурдную надежду: ведь сирена не нужна, если Элейн мертва? Потом вспомнил о раненом полицейском и проклял свою тупость.

– Думаю, что на этот раз он здесь был, – тихо сказал Тернер. – Я просто чую его! Надо было взять больше людей. Черт побрал бы этот Скотленд-Ярд! Я их предупреждал: здесь творятся какие-то темные дела. Зачем привлекать к расследованию три сотни человек, которые тратят время впустую и бессмысленно болтаются у реки? Даже города не знают. – Он задумался. – Кто эта женщина? Она была с ним?

Второй полицейский пожал плечами.

– Может, мы ошиблись? – предположил он. – Может, Холмс – не тот, кто нам нужен?

Тернер покачал головой.

– Именно тот. И он здесь был. Точно.

Второй сомневался.

– А остальные? – спросил он. – Я видел по крайней мере двоих, но они уже далеко отсюда. Они причастны?

– Не знаю. – Тернер помолчал. – Но если мы поймем, кто эта мертвая женщина, мы найдем Холмса. Я в этом уверен.

Голоса удалялись, а я обдумывал свое положение, все еще оглушенный алкоголем, кровью и пережитым потрясением. Как они поведут себя, если я вдруг выйду из укрытия и поздороваюсь? Затем мое настроение изменилось, стало горьким и отчаянным: я действительно захотел выйти к ним, на свет, как ребенок, заканчивающий игру. Захотел увидеть их лица, прикоснуться к ним, обрести утешение. Это было нечто большее, чем желание покаяться. Я хотел проверить, что почувствую; ведь человеческая суть не умерла во мне даже после всего пережитого. Я встал.

– Инспектор!

Его лицо стало почти веселым.

Я и сам нелепо улыбался широкой детской улыбкой. Тернер направил на меня пистолет.

– Руки вверх! – приказал он. – Заложите руки за голову и повернитесь кругом. На счет три. Раз. Два. Три.

Я пожал плечами и повиновался. Потом заметил:

– Излишняя предосторожность. У меня нет пистолета.

Инспектор пропустил мои слова мимо ушей. Я скорее почувствовал, чем увидел, как он достал из нагрудного кармана свою карточку. Быстро, без выражения, зачитал мне права, как ребенок произносит молитву перед праздничным обедом.

– Снимите пальто.

Я повиновался. Он обыскал карманы, по-прежнему держа меня под дулом пистолета. Затем бросил мне пальто, не приближаясь, чтобы я не мог до него дотянуться.

– Наденьте.

– Не тревожьтесь, – сказал я. – Я не причиню вам вреда.

Я говорил правду. Мною вновь овладело недавнее чувство, заставившее меня выйти из укрытия, что-то вроде любви. Я хотел поговорить с Тернером, услышать его голос, узнать его жену, детей, воспоминания, тайны, дурные привычки. Попробовать сигареты, которые он курил, отведать пищу, которую он ел, увидеть сны, которые ему снились.

– Теперь можете повернуться, – сказал он.

Второй полицейский подошел, чтобы защелкнуть наручники на моих запястьях. Ситуация казалась нереальной: я словно наблюдал за происходящим со стороны, вчуже испытывая интерес, как человек, знающий, что спит и видит сон.

– Спасибо.

Я обернулся и очень ясно увидел лицо инспектора. В слабом свете оно казалось серым, как у покойника, и тот же свет обрисовывал очертания пистолета в руке. Я не разбираюсь в оружии и не понял, заряжен ли он.

– Вы убили Элейн, – сказал я Тернеру. – Элейн, так ее звали.

– Кто она такая, Холмс? Ваша подруга?

– Нет.

– Что же она здесь делала?

– Она жертва, – ответил я. – Как и я сам.

Внезапно я осознал, как сильно устал. Словно очнулся от кошмара, совершенно опустошенный. Может быть, потому, что потерял Розмари навсегда, или потому, что не мог забыть лицо умирающей Элейн.

В тот миг я отринул все – темные чары, обещание вечности, власть и красоту. Это было больно, но давало освобождение.

– Я все расскажу, – произнес я.

Два

Он ушел, оставив Джинни спать на диване. Осторожно открыл дверь, оглянулся и увидел, что она свернулась калачиком, уткнув лицо в согнутую руку. Джо захотелось защитить ее. Он всегда был раздражительным и нервным, как подросток, его жизнь представляла собой вечные американские горки побед и поражений, и вдруг настало редчайшее мгновение подлинной уравновешенности и твердости. Слово «спокойный» менее всего подходило ему, но теперь всякая неуверенность пропала, произошла какая-то чудесная перемена, и он внезапно получил власть над собой. Тело расслабилось, напряжение исчезло. Джо вышел на улицу с новым ощущением благополучия. Он улыбался.

  80