ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

Я знаю, каково тебе, друг. Страшно идти на собеседование в отдел кадров, соревноваться с молодыми и хорошо подготовленными соперниками, когда тебе пятьдесят лет и ты совсем седой. Тем, от кого зависит твоя судьба, кажется, что они всегда будут молодыми, здоровыми и удачливыми, и потому они позволяют себе презирать стариков. Им начхать на твой опыт работы, и ты это знаешь. Они предпочитают двадцатилетних, не обремененных семьей, тех, кто говорит по-английски и не собирается стареть и умирать.

Потому тебя так пугает завтрашний день. Ты смотришь, как жена гладит твою рубашку, и твой желудок сжимается от страха. В тот день, когда она оставила учебу и вышла замуж, что быть с тобой в горе и радости, никто из вас не мог представить, чем это кончится. Завтра ты наденешь эту рубашку, повяжешь галстук и отправишься испытывать судьбу, сознавая, что надежды мало. Ты крепкий. Ты всю жизнь вкалывал как проклятый, но остаться в пятьдесят четыре года с женой и детьми без средств к существованию — для тебя все равно, что провалиться в глубокий, черный колодец. Я знаю об этом из писем твоего сына. Возможно, это не твой сын, а какой-то другой юноша пишет о своем отце, но все подобные истории очень похожи. Твой сын пишет, что ты целый месяц стыдился выходить на улицу, сидел дома с опущенной головой и красными от слез глазами.

Больше всего ты беспокоишься о том, что подумают дети. Жена все понимает и прощает. А дети молоды и потому жестоки. Они еще не знают, что почем. Ты ловишь их взгляды и думаешь, что они считают тебя неудачником. Тебя никогда не показывали по телевизору. Для них ты — воплощение ничтожества и мерзости нашей страны. Да, пожалуй, с детьми тяжелее всего. Перед сном жена крепко сожмет твою руку. Она видела, как ты боролся всю жизнь и знает, чего ты стоишь. Она знает тебя, как никто другой. С ней можно разделить унижение.

И все же тебе стоит прочесть письмо, которое мне написал твой сын. Ты увидишь, с каким уважением и нежностью он о тебе пишет. Он страдает оттого, что слишком молод, чтобы помочь тебе, оттого, что не может найти нужных слов и не знает, что делать. Ты сам видишь, какой он: грубый, неуклюжий, с длинными волосами, и вечно слушает эту ужасную музыку. Его жизнь отличается от твоей так сильно, что ты порой кажешься ему пришельцем с другой планеты. Неудивительно, что вы все время ссоритесь. Но, когда он видит, как ты сидишь на диване, закрыв лицо руками, у него дрожат губы. Он хочет подойти к тебе, обнять, высказать, все, что думает на самом деле, но он не решается. Хочет сказать, что у тебя есть друг и что ты вовсе не так уж стар, хотя он сам иногда называет тебя стариком. Что он сам не так уж мал и глуп, чтобы не видеть, как много ты трудился, как сильно ты любишь его, маму и братьев. Для него ты самый лучший, самый работящий и достойный человек из всех, кого он встречал в этой чертовой жизни. Ты его отец и всегда им останешься — неважно, есть у тебя работа или нет. Ты сумел воспитать его не словами, а собственным примером. А когда ты покинешь этот мир, сын закроет твои глаза и скажет: «Он был хорошим отцом и достойным человеком».

Так что держи хвост трубой, приятель, как говорят у нас в Картахене. Завтра ты наденешь рубашку, старательно отглаженную твоей женой, и с высоко поднятой головой отправишься на собеседование. И если ты не понравишься молокососу из отдела кадров — что ж, тем хуже для него. Если ты потерпишь неудачу, будешь пытаться вновь и вновь, пока хватает сил. А если сил не останется — ничего не поделаешь, друг, ты сделал все, что мог. Нет ничего позорного в том, что солдат сдается, если до этого он храбро сражался и успел истратить свой последний патрон.

ПАТЕФОН

На то, чтобы разгадать тайну, я потратил почти сорок лет. Это произошло совсем недавно в Картахене, где я наслаждался морем и солнцем и однажды отправился пропустить пару стаканчиков с Педро-Лоцманом. Мы сидели на веранде портового бара, болтая лодках и старых временах. Мальчишкой я все время мотался среди причалов и портовых кранов. Всплывали персонажи тех лет, темные личности и сброд всех мастей, что ошивался тогда в порту. Любопытные, забавные, неповторимые личности, заполнявшие мое детство. С кем-то из них я был знаком, о других слышал немало удивительных историй. В основном это были неудачники, над которыми потешались в тавернах и барах по всему порту и даже на Главной улице. Я помню Пучеглаза, Антоньико, Куриану, легендарных Пичи, Негра с Мола, Хакету, который изображал тореро, бросаясь с газетой на проезжающие автомобили, а потом салютовал невидимым трибунам: в Мировую войну он вообразил себя Гитлером и всю оставшуюся жизнь выслушивал от портового народа вопросы о состоянии дел в Третьем Рейхе. Еще был шофер, который водил катафалки. Мальчишки дразнили его: «Эй, шофер, прокати нас!» На что он неизменно отвечал: «Когда умрет твоя мамаша, доставлю ее с ветерком!»

  31