Последние отзывы

  151  

— Привет! — сказал Генри, но продолжал стоять, не двигаясь.

Колетта секунду не улыбаясь смотрела на него. Потом, не дождавшись, пока он скажет что-то еще, неопределенно махнула рукой, повернулась и отправилась дальше. Генри пошел следом, держась немного позади. Мимо проехала машина.

Колетта снова остановилась, отступив на траву обочины, и обернулась к нему. Генри тоже остановился, сохраняя дистанцию между ними. Она нахмурилась:

— Чего ты хочешь?

Генри сделал шаг-другой в высокой траве:

— Куда идешь?

— В деревню.

— Зачем?

— За пивом и табаком для папы.

Генри замолчал, и она неуверенно тронулась дальше.

— Погоди, — остановил ее Генри. Подошел к ней. — Колетта, послушай. Последний раз, когда я видел тебя в этих совершенно безумных, но, должен сказать, очень идущих тебе бриджах, ты сказала, что любишь меня. Позже ты опровергла свои слова. Однако мне трудно поверить, что ты действительно изменила свое ко мне отношение. Признайся, пожалуйста, ты еще любишь меня?

Колетта взглянула на него, щурясь от солнца. Бросила корзинку на траву:

— Конечно, я все еще люблю тебя.

— В таком случае, — сказал Генри, — мы должны пожениться, потому что я тоже люблю тебя… Колетта…

— И тебя не останавливает… мое лицо?

— О боже, какая же ты дурочка!

Он шагнул к ней и опустился на колени в высокую траву у ее ног. Протянул руки к зеленым бриджам и расшитому подолу рубашки. Она склонилась к нему, он взял ее за плечи и опрокинул на цветущие примулы.

— Колетта… прости меня… это правда, да… что… ты любишь меня, да? Знаю, я недостоин… но не вынесу, если ты больше не любишь меня, умру, и придется тебе зарыть меня под ближайшим кустом.

— Люблю, так люблю тебя, Генри, все глаза выплакала, думала, что потеряла тебя… а тогда сказала, что не люблю, потому что… ты знаешь… что было толку… а потом так жалела о тех дурацких словах, что хочу Холл, не нужен мне никакой Холл, ничего не нужно, ничего я не хочу, только тебя, пойду за тобой куда угодно, мне все равно, даже если мы будем нищие…

— Не слишком-то высоко ты оцениваешь мою способность зарабатывать, — сказал Генри, крепко обнимая ее и глядя ей в лицо; голова его покоилась на ее руке.

— Я пойду за тобой куда угодно…

— «Куда ты пойдешь, туда и я пойду; народ твой будет моим народом, и мой Бог твоим Богом»?^[76]

— Да, да, да.

— И не хочешь замуж за этого чертова Джайлса Гослинга?

— Нет! А что с?..

— О ней позже, — ответил Генри, — Потом все расскажу, все, что знаю, и ты объяснишь мне меня самого. Очищу, опустошу душу, чтобы заполнить твоей «благодатью и милостью»^[77]. Можно поцеловать тебя?

— Да, Генри.

Он прижал ее еще крепче к себе и поцеловал, нежно, осторожно.

— У твоих губ вкус яблок.

— Ах, Генри, я так люблю тебя, и я так счастлива…

— Черт, до чего трава сырая, — сказал Генри, — Наверное, роса выпала. Это роса?

Герда, услышав быстрый топот Генри, сбегавшего вниз, неслышно последовала за ним в библиотеку и увидела, как он спрыгнул с террасы и помчался, длинноногий, по лужайке. Она следила за ним до тех пор, пока он все так же бегом не свернул на подъездную дорогу. Она вернулась в гостиную. Открыла буфет.

Вошел Люций, по-прежнему в плаще. Извлек верхнюю челюсть, внимательно осмотрел и вставил обратно. Сказал:

— Не знаю, что делать с сундуком, куда сложил все мои рукописи. Если оставлю здесь, еще пропадет, а в такси он не помещается — слишком велик. Может, лучше вытащить все оттуда и разделить…

— Я бы не слишком беспокоилась на этот счет, — сказала Герда, — Знаешь, прости, что вынудила тебя сжечь те стихи.

— А, пустяки, — ответил Люций. — Я знаю их наизусть, так что могу восстановить.

— «Топ-топ, голубка». Я не очень рассердилась. Но хочу, чтобы ты написал для меня что-нибудь чуть более романтичное.

— Правда хочешь? Тогда непременно напишу! Великолепно, ах, Герда, а если… что ты делаешь?

— Люций, можешь ты просто помочь мне открыть бутылку шампанского?

―

«Можешь ли ты считать себя опытной в сексе?» — спросила себя Стефани и задумалась.

Она сидела на кухне своей квартирки в новом японском домашнем халате с рукавами-прорезями и расшитом желтыми драконами за только что сваренным кофе. Было одиннадцать утра, луковица купола «Хэрродза» сверкала на солнце. Квартирка и вся обстановка в ней теперь принадлежали ей на законном основании, документы пришли с утренней почтой. Так что она хотя бы устроена. На душе было как-то неспокойно.

  151