Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
253 
Низко нависающие над землей крыши маленьких коттеджей блестели в лунном свете. Отблески света играли на железных прутьях ворот возле красивых городских домов в испанском стиле. Свет проникал сквозь кружево занавесей и чисто вымытые стекла дверей и окон. Я бродил среди наспех построенных бунгало, беспорядочно разбросанных по окраинам до самого защитного вала, заглядывал в окна и рассматривал отделанную позолотой мебель, украшенные эмалью предметы обихода – словом, все те свидетельства цивилизации, которые в столь варварски-диком месте казались поистине бесценными и чересчур утонченными.
Время от времени я встречал видение: пробирающегося по грязи истинного французского джентльмена в белоснежном парике и изящном, сшитом по последней моде сюртуке. Рядом с джентльменом шла жена в кринолине, а сопровождающий их черный раб в высоко поднятых руках нес для них чистую обувь.
Мне казалось, что я оказался на всеми покинутой сторожевой заставе у входа в Сад Зла, что моя родина и я сумеем сохраниться в Новом Орлеане, если, конечно, сохранится сам Новый Орлеан. В этих первозданных, не знающих законов местах мои страдания должны стихнуть, а исполнение заветных желаний доставит мне несравненное удовольствие.
В ту первую ночь, проведенную в зловонном и грязном рае, были минуты, когда я страстно молился, чтобы, несмотря на все тайные возможности, каким-то образом стать близким всем смертным. Быть может, я вовсе не чуждый людям изгой, а только неясное воплощение совершенства человеческой души?
Древние истины и древняя магия, революции и новые изобретения – все вместе служат лишь для того, чтобы отвлечь нас от страстей, которые так или иначе овладевают всеми нами.
И в конце концов, устав от сложностей жизни, мы с нежностью вспоминаем далекие времена, когда сидели на коленях у матери и каждый ее поцелуй в полной мере удовлетворял все наши желания. Что же нам остается теперь, как не броситься в объятия того, что заключает в себе одновременно и рай небесный, и ад, – в объятия собственной судьбы.
Эпилог
Интервью с вампиром
1
Вот наконец и завершился мой рассказ о юности, воспитании и приключениях вампира Лестата – история, которую я намеревался вам поведать. Теперь вы имеете представление о легендах и магии древнего мира, тайну коих я раскрыл вам, несмотря на все запреты и приказы.
Но это еще не конец моего повествования, хотя продолжать мне его совсем не по душе. Но я должен хотя бы коротко рассказать вам о тех болезненных и неприятных для меня событиях, которые в конце концов привели к тому, что в 1929 году я принял решение скрыться глубоко под землей.
Это случилось через сто сорок лет после того, как я покинул остров Мариуса. И с тех пор мы с Мариусом ни разу не встречались. Габриэль тоже была для меня потеряна – казалось, навсегда. С тех пор как она исчезла в ту ночь в Каире, я ничего не слышал о ней ни от смертных, ни от бессмертных, которых мне когда-либо приходилось встречать.
В двадцатом веке я приготовил для себя могилу, тело и душа мои были изранены, я был совершенно одинок и очень устал.
Я прожил свою «смертную жизнь», как советовал мне Мариус. Однако я не имею права винить его в том, что я совершил множество ужасных ошибок, и в том, как я прожил эту «смертную жизнь».
Все мои поступки были обусловлены только проявлениями моего своеволия. Я не желал прислушиваться ни к советам, ни к предостережениям и приносил с собой повсюду трагедии и несчастья. И все же не могу отрицать, что были у меня и счастливые мгновения. Без малого семьдесят лет рядом со мной были мои создания – Луи и Клодия, двое самых чудесных и великолепных бессмертных, которые когда-либо существовали на земле. И у нас с ними были самые тесные отношения.
Вскоре после приезда в колонию я страстно полюбил Луи – юного плантатора с темными волосами, утонченной речью и изящными манерами, который своим цинизмом и склонностью к саморазрушению так напоминал мне моего дорогого Никола.
Так же, как и Ники, он обладал мрачной силой, мятежным духом, мучительной способностью и верить, и не верить, и в конце концов впадать в беспредельное отчаяние.
Однако та власть, которую имел надо мной Луи, ни в какое сравнение не шла с моей привязанностью к Ники. Даже в те моменты, когда Луи поступал со мной чрезвычайно жестоко, он вызывал в глубине моей души нежность. Меня покоряла его поразительная зависимость, подкупало его восхищение каждым моим словом и жестом.
253 
